Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев

Всего покрытого грязью, меня ввели в кабинет императора, который сказал мне : "Здравствуй, Пушкин, доволен ли ты своим возвращением?" Я отвечал, как следовало. Государь долго говорил со мною, потом спросил: "Пушкин, принял ли бы ты участие в 14 декабря, если б был в Петербурге?" - "Непременно, государь, все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем..."

В передаче А. Г. Хомутовой. Рус.

Арх., 1867.

РАССКАЗ ИМПЕРАТОРА О ЕГО РАЗГОВОРЕ С ПУШКИНЫМ

ПОСЛЕ РАЗГРОМА ВОССТАНИЯ ДЕКАБРИСТОВ

Однажды за небольшим обедом у государя, при котором и я находился, было говорено о Пушкине. "Я, - говорил государь, - впервые увидел Пушкина, после моей коронации, когда его привезли из заключения ко мне в Москву совсем больного и покрытого ранами... Что сделали бы вы, если бы 14 декабря были в Петербурге? - спросил я его между прочим. - Стал бы в ряды мятежников, отвечал он.

Граф М. А. КОРФ. Записки. Рус.

Стар., 1990.

- Ведь верно, похоже? - сказал я Тугодуму, когда он прочел оба эти свидетельства.

- На что похоже? - переспросил Тугодум.

- На ответ Петра Андреевича Гринева императрице.

- Так ведь этот ответ вы сами выдумали! - возмутился Тугодум. - У Пушкина-то ничего подобного нету!

- Так-таки уж и нету? - усмехнулся я.

Раскрыв "Капитанскую дочку" на восьмой главе, я молча протянул книгу Тугодуму:

- Перечитай-ка, будь добр, вот этот место.

ИЗ ПОВЕСТИ А. С. ПУШКИНА "КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА"

Гости выпили еще по стакану, встали из стола и простились с Пугачевым. Я хотел за ними последовать; но Пугачев сказал мне: "Сиди, я хочу с тобою переговорить". Мы остались с глаз на глаз.

Несколько минут продолжалось обоюдное наше молчание. Пугачев смотрел на меня пристально, изредка прищуривая левый глаз с удивительным выражением плутовства и насмешливости. Наконец он засмеялся. И с такой непритворной веселостию, что и я, глядя на него, стал смеяться, сам не зная чему.

- Что, ваше благородие? - сказал он мне. - Струсил ты, признайся, когда молодцы мои накинули тебе веревку на шею? Я чаю, небо с овчинку показалось... А покачался бы на перекладине, если б не твой слуга. Я тотчас узнал старого хрыча. Ну, думал ли ты, ваше благородие, что человек, который вывел тебя к умету, был сам великий государь? (Тут он взял на себя вид важный и таинственный.) Ты крепко предо мною виноват, - продолжал он, - но я помиловал тебя за твою добродетель, за то, что ты оказал мне услугу, когда принужден был скрываться от своих недругов. То ли еще увидишь! Так ли еще тебя пожалую, когда получу свое государство! Обещаешься ли служить мне с усердием?

Вопрос мошенника и его дерзость показались мне так забавны, что я не мог не усмехнуться.

- Чему ты усмехаешься? - спросил он меня нахмурясь. - Или ты не веришь, что я великий государь? Отвечай прямо.

Я смутился. Признать бродягу государем был я не в состоянии: это казалось мне малодушием непростительным. Назвать его в глаза обманщиком было подвергнуть себя погибели; и то, на что был я готов под виселицею в глазах всего народа и в первом пылу негодования, теперь казалось мне бесполезной хвастливостию. Я колебался. Пугачев мрачно ждал моего ответа. Наконец (и еще ныне с самодовольствием поминаю эту минуту) чувство долга восторжествовало во мне над слабостию человеческою. Я отвечал Пугачеву: "Слушай; скажу тебе всю правду. Рассуди, могу ли я признать в тебе государя? Ты человек смышленый: ты сам увидел бы, что я лукавствую".

- Кто же я таков, по твоему разумению?

- Бог тебя знает; но кто бы ты ни был, ты шутишь опасную шутку.

Пугачев взглянул на меня быстро. "Так ты не веришь, - сказал он, - чтоб я бы государь Петр Федорович? Ну, добро. А разве нет удачи удалому? Разве в старину Гришка Отрепьев не царствовал? Думай про меня что хочешь, а от меня не отставай, какое тебе дело до иного-прочего? Кто ни поп, тот батька. Послужи мне верой и правдою, и я тебя пожалую и в фельдмаршалы и в князья. Как ты думаешь?"

- Нет, - отвечал я с твердостию. - Я природный дворянин; я присягал государыне императрице: тебе служить не могу. Коли ты в самом деле желаешь мне добра, так отпусти меня в Оренбург.

Пугачев задумался. "А коли отпущу, - сказал он, - так обещаешься ли по крайней мере против меня не служить?"

- Как могу тебе в этом обещаться? - отвечал я. - Сам знаешь, не моя воля: велят идти против тебя - пойду, делать нечего. Ты теперь сам начальник; сам требуешь повиновения от своих. На что это будет похоже, если я от службы откажусь, когда служба моя понадобится? Голова моя в твоей власти: отпустишь меня - спасибо; казнишь - Бог тебе судья; а я сказал тебе правду.

- Ну как? - спросил я Тугодума, когда он дочитал этот отрывок до конца. - Убедился, что Гринев вел себя с Пугачевым совершенно так же, как Пушкин с царем?

- Сравнили тоже, - возразил он. - Пушкин-то с настоящим царем разговаривал. А этот с самозванцем.

- Ну, знаешь... Повесить его этот самозванец мог не хуже, чем настоящий царь. И даже с большей легкостью.

- Да нет, - смутился Тугодум. - Отвечал он, конечно, смело. В этом ему не откажешь.