Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев

Узнав своих давешних визитеров, Германн ничуть не удивился.

- А, это опять вы? - безучастно промолвил он. - Сдается мне, что вы все-таки из полиции.

- Уверяю вас, вы ошибаетесь, - заверил его Холмс. - Однако мне хотелось бы задать вам еще несколько вопросов. Даю слово джентльмена, что разговор наш и на этот раз будет сугубо конфиденциальным и не повлечет за собой ни каких неприятных для вас последствий.

- Мне все равно, - махнул рукой Германн. - Извольте, я готов отвечать.

- Я хотел бы, - начал Холмс, - чтобы вы по возможности точно припомнили все обстоятельства, которые непосредственно предшествовали вашему ночному видению. Покойная графиня привиделась вам...

- Три дня спустя после той роковой ночи, когда я вошел в ее спальню с пистолетом в руке, - ответил Германн. - Это было ночью, в четыре часа. Я отчетливо слышал, как часы пробили четыре.

- Об этом вы нам уже рассказывали, - прервал его Холмс. - Сейчас меня интересует другое. Что было накануне? Как вы провели этот день?

- В девять часов утра я отправился в монастырь, где должны были отпевать тело усопшей.

- Что побудило вас принять участие в церемонии? Раскаяние?

Германн задумчиво покачал головой:

- Нет, раскаяния я не чувствовал. Однако я не мог совершенно заглушить голос совести, твердивший мне: ты убийца старухи!

- Ах, сударь! Сколько бы вы ни старались притворяться равнодушным, я вижу: вас мучила и продолжает мучить совесть! - воскликнул Уотсон.

- Две неподвижные идеи не могут вместе существовать в нравственной природе, - возразил Германн. - Точно так же, как два тела не могут в физическом мире занимать одно место.

- Что вы этим хотите сказать? - не понял Уотсон.

- Тройка, семерка и туз полностью заслонили в моем воображении образ мертвой старухи, - пояснил свою мысль Германн.

Уставившись на Холмса и Уотсона невидящим взглядом, он заговорил со страстью, неожиданной для человека, который только что казался погруженным в глубокую апатию.

- Тройка, семерка и туз не выходят из моего воображения. Названия сии шевелятся у меня на губах. Увидев молодую девушку, я восклицаю: "Как она стройна! Настоящая тройка червонная!" У меня спрашивают: который час? Я отвечаю: без пяти минут семерка. Всякий пузатый мужчина напоминает мне туза. Тройка, семерка, туз преследуют меня но сне, принимая всевозможные виды. Тройка цветет предо мною в образе пышного грандифлора, семерка представляется готическими воротами, туз огромным пауком.

- Все это происходит с вами сейчас, - холодно прервал эти излияния Германна Холмс. - А мы интересуемся тем, что было тогда, до того, как старуха явилась к вам с того света и открыла тайну трех карт. Если я вас правильно понял, тогда совесть вас все-таки мучила? Вы не станете этого отрицать?

Видя замешательство Германна, Уотсон решил ему помочь.

- Простите за нескромный вопрос, - сказал он. - Вы человек религиозный?

- По правде говоря, в душе моей мало истинной веры, - признался Германн. - Но я человек суеверный. У меня множество предрассудков... Как ни стыдно мне в этом сознаться, я верил, что мертвая графиня могла иметь вредное влияние на мою жизнь. Вот я и решился явиться на ее похороны, чтобы испросить у нее прощения.

- Прошу вас, расскажите подробно обо всем, что с вами случилось в тот день, - сказал Холмс.

- Церковь была полна, - начал Германн. - Я насилу мог пробраться сквозь толщу народа. Гроб стоял на богатом катафалке под бархатным балдахином. Усопшая лежала в нем с руками, сложенными на груди, в кружевном чепце и белом атласном платье. Кругом в глубоком трауре стояли родственники: дети, внуки, правнуки.

- Тяжкое зрелище, - вздохнул Уотсон. - Не знаю, как вы, а я так совершенно не выношу слез, в особенности женских.

- Нет, - возразил Германн. - слез не было. Графиня была так стара, что смерть ее никого не могла бы поразить. Тем неожиданнее для всех явилось то, что случилось со мною.

- А что с вами случилось? - быстро спросил Холмс.

- После свершения службы пошли прощаться с телом. Сперва родственники, потом многочисленные гости. Решился подойти к гробу и я...

- Ну?.. Что же вы замолчали?

С видимым усилием Германн продолжил свой рассказ:

- Я поклонился в землю и несколько минут лежал на холодном полу, усыпанном ельником. Наконец приподнялся, взошел на ступеньки катафалка и поклонился... Мне говорили потом, что в сей миг я был бледен, как сама покойница...

- Кто бы мог подумать, что вы так впечатлительны, - удивился Уотсон.

- Признаться, я и сам этого не думал. По натуре я холоден и крайне сдержан в проявлении чувств. Но тут... Тут случилось нечто, поразившее меня в самое сердце.

- Что же? - снова подстегнул его Холмс.

- В тот миг, как я склонился над гробом, мне показалось, что мертвая графиня насмешливо взглянула на меня, прищурившись одним глазом. В ужасе подавшись назад, я оступился и навзничь грянулся оземь.

- Какой ужас! - воскликнул Уотсон.

- То-то, я думаю, был переполох, - невозмутимо ото звался Холмс.