Занимательное литературоведение

Впрочем, население, как всегда, восстановилось и к 1921 году, десятому году Китайской республики, в ней опять живет около 450 миллионов ханьцев и нацменов — тибетцев, монголов, мяо, ляо, уйгуров, казахов и прочих. Из них около двух миллионов живет в Синцзяне, по другому — Китайском или Восточном Туркестане, который по площади 1,7 млн квадратных километров составляет пятую часть всей страны. Как видим, и в Поднебесной не везде перенаселение.

* * *

Но недавно в этих местах появились совсем новые обитатели. Это — белые русские, беженцы от красных русских. Дело было так.

После поражения колчаковской армии между Волгой и Уралом летом 1919 года отступление шло более или менее организованно до сдачи Омска в ноябре. Дальше… лучше бы честно назвать это бегством. У Адмирала опустились руки, а он и до этого, сказать по правде, не совсем соответствовал, на мой взгляд, служебному положению. Ну, представьте себе, что Советским Союзом или хоть его половиной дали порулить Ивану Папанину. Или даже адмиралу Головко. Нет уверенности, что и они полностью были бы на высоте задач.

Конечно, отступавшие не были трусливыми зайцами или фаталистически готовыми на убой овцами. Смертельно раненная армия иногда огрызалась довольно заметно для наступающих. Один из таких контрударов — упоминавшийся нами ранее поход Белоповстанческой армии Молчанова на Хабаровск. Может быть, если бы популярный в армии генерал Владимир Каппель не провалился под енисейский лед и не умер от гангрены, он смог бы превратить эти эпизоды сопротивления в стойкую оборону… Но в основном тут была эвакуация все дальше и дальше на восток. До Тихого океана.

Большой крови тут, в общем, не лилось, но обморожения, голод, тиф! Мой дед, Александр Дмитриевич, член партии социалистов-революционеров с 1905 года, не прощавший Ленину разгона Учредительного Собрания, а Колчаку разгона Комуча и убийства его членов, говорил об этом отступлении вот что[1]:

Как-то мы с ним разговорились про гражданскую войну на востоке. Я такой идейный комсомолец с уклоном в матшколу и романтику Братска, но деду верил все же больше, чем радио. Я и говорю: "Деда, но ведь победили большевики-то". А он: "Я вот только не знаю: они ли победили — или само развалилось. Приходилось мне видеть, как красный эшелон на станцию приходил, пока еще оттуда белый не ушел, и обходились без сражений.

* * *

Ну, побежали. "Порвались струны моей гитары, а я беженка из-под Самары. Ах шарабан мой, американка!…" Большая часть армии отступала вдоль великой Сибирской магистрали, но южное крыло, Оренбургская армия войскового атамана Дутова, была отрезана красными и начала уходить не к Байкалу, а от Орска и Актюбинска к Балхашу, на юго-восток. Самым страшным в этом отступлении был переход через Тургайскую степь, может быть, лучше бы сказать — полупустыню. Я бывал в тех местах, севернее Челкара, летом 1965-го в стройотряде на газопроводе Бухара-Урал, места и тогда были довольно безлюдные и суровые.

А осенью 1919-го и вовсе пусто. Кочевые казахи все поразбежались, справедливо опасаясь и красных, и белых. Источников воды очень мало — а людей, которые их знают, совсем нет. Хлеба нет ни для кого. Раздали личному составу мясо — сырую баранину, а варить в голой степи не на чем. Ни стебелька. В результате у всего войска понос. Падают лошади и люди кормятся падалью. Пришли холода, укрыться нечем и даже шинелей нет — начали-то отступать от Орска в августе. Скажем коротко, что в историю Гражданской войны этот поход дутовцев вошел как "Голодный". Как положено, к голоду добавился его обычный спутник — тиф. Наконец, к Новому 1920-му году те, кто остался от Оренбургской армии — три десятка тысяч раненых, больных и гражданских беженцев плюс три-четыре тысячи сохранивших боеспособность бойцов — оторвались, наконец, от преследователей и пришли в Сергиополь — большую по тамошним меркам станицу всего в двухстах верстах от китайской границы. Они прошли за эти четыре месяца, частью с боями, две с половиной тысячи верст через будущие советские Актюбинскую область и весь Целинный край.

* * *

В Сергиополе дутовцы встретились с анненковцами. Да-а, непростая задача — сказать об атамане Анненкове.

In generally — это партизан.

Советская пропаганда после Гражданской, а еще больше в ходе Великой Отечественной войн сильно сместила значение этого обрусевшего французского слова. Партизан, это значит — могучий бородатый мужик с ППШ на груди родом со станций "Измайловский Парк" или "Белорусская-Кольцевая". Народный мститель из крестьян. Лесное продолжения городского подполья на оккупированной территории. Между тем, как по исходно-французскому смыслу этого термина, так и по его русскому значению во время Первой Отечественной 1812-го и Первой Мировой 1914-18-го, тут несколько другое. Понаторевший в русскоязычности Владимир Даль определяет это так: