Занимательное литературоведение

Дайнан, или князек, обладает обыкновенно большими стадами скота и табунами лошадей, как и более богатые из его подданных; большинство терпит нужду и живет в экономическом рабстве у первых. Многие не имеют возможности обзавестись семьей; жилищем их служат юрты, обложенные ветвями и древесной корой, а главной пищей — орехи, коренья и лиственная кора. Богачи и князьки живут окруженные многочисленною челядью, накопляя в сундуках дорогие уборы и безделушки из сердолика, ляпис-лазури, нефрита и других ценимых ими камней и проводя время в безделье, доходящем у некоторых до того, что слуги кладут им пищу в рот.

* * *

Ну, этот был не из таких. Рожденный в семье пастуха, смышленый и обятельный мальчик был усыновлен нойоном Хемчикского Даа-кожууна. Как нынче пишут: "отличался остротой ума, большим чувством собственного достоинства, прекрасными манерами и склонностью к разумным компромиссам". Как иллюстрацию к теме о "некультурных урянхах" добавим, что он кроме родного тувинского свободно говорил по-русски, по-монгольски, по-тибетски и по-китайски, читал на санскрите (буддист же!). Как можно понять, европейская цивилизация ему тоже не была отвратительной. Во всяком случае, политические враги попрекали его тем, что в его доме "чистота, часы и граммофоны". В 1908 г., после скоропостижной смерти приемного отца, он в 16 лет становится клановым вождем — Даа-нойоном.

Даа — это западная часть Тувы, не так далеко от кочетовского села Атамановка. В 1912-м, после Синьхайской революции, когда потерявшие хозяина, пекинского Богды-хана, нойоны начали суетиться в поисках нового хозяина, Буйян Бадыргы оказался среди "русофилов". Есть подозрение, что как раз он сочинял обращение к русскому царю Николаю с просьбой о покровительстве, подписанное урянхайским амбын-нойоном, "имеющим от Дайцинского государя чин корпусного командира и павлинье перо и от Великого Российского государства белого государя — одну золотую медаль для ношения на шее и орден Св. Станислава второй степени".

* * *

Когда упала и эта империя, он пытался лавировать между белыми, красными, китайцами и монголами, но, конечно, полностью угодить сразу всем невозможно. Однако, от большого кровопролития свой клан и свой край он спасал, как мог. Но вот пришел 1921 год, когда все внешние силы, кроме одной, рассеялись. Надо было ложиться под Force Majeure. Нойон, конечно, понимал, что в запланированном его новыми большевистскими друзьями будущем для него лично места нет, как нет места и вообще для нойонов и, можно ожидать, буддийских лам. Поиграются, пока полностью не утвердятся, а уж тогда…

Он говорил чуть позже: "настало время аратов, они правят страной, а нам надо уходить". Но, а что делать сейчас? Может быть, удастся что-то оставить, ведь Москва там далеко, за Саянами, а здешних начальников можно уговорить не слишком быстро переворачивать тувинскую жизнь? Он принял решение. Председательствовал на Учредительном Хурале, стал министром иностранных дел и премьер-министром Танну-Тувинской Народной республики, Генеральным Секретарем Тувинской Народно-революционной партии, пытался и начальников оставить с чувством глубокого удовлетворения и Туву в старых традициях.

Но, сколь веревочке не виться, а слово не воробей — поймают и вылетишь.

* * *

В 1929 году вернулись молодые волчата, им же посланные на учебу к тому самому тов. Шумяцкому в Коммунистический Университет Трудящихся Востока и обучившиеся там всем премудростям белого человека. Буян Бадыргы был смещен со всех постов и исключен из партии за злостный левый уклонизм. Как бы ни был умен и хитер высокоученый нойон, а против Диалектического Материализма не устоял.

В тюрьме он писал трогательные, судя по переводам, стихи на тибетском, посвященные своей жене и родной стране, с жалобами на человеческую неблагодарность и злобность. А в 1932-м его расстреляли, поскольку, кроме троцкизма и бухаринского правоуклонизма, выявился еще и заговор с целью просоединения Тувы к Японской империи.