Резонаторные отверстия, или эфы, в передней части виолы д'аморе повторяли форму языков пламени или арабских мечей — можно предположить, что инструмент впервые появился в землях Среднего Востока (изначально он вполне мог называться «виолой мавров»[27]
). Но вместо завитка скрипки, который идет за колками, виолу д'аморе украшали искусно вырезанной головой. Чаще всего это был Купидон с завязанными глазами — достойный символ для музыкального инструмента, у каждой струны которого имелся тайный партнер, ответно вибрировавший, иногда и в унисон.В XIX веке понятие резонанса стало символом не только любви, но и сопереживания, чувств одного человека к другому, особенно в плане эмоциональном или интуитивном. Обратимся к словам писателя, историка и философа Томаса Карлайла, убежденного кальвиниста; в 1828 году он так описывал своего шотландского соплеменника, поэта Роберта Бернса: «В нем слезы и вместе с тем всепоглощающий огонь; его возможно сравнить с молнией, мелькающей посреди летнего дождя. Его душа с готовностью откликается на каждый звук человеческого существа».{54}
Слово «резонанс» метафорически обозначало связь, выражаемую без помощи слов, почти телепатически, при которой двое настроены друг на друга. Например, в первой главе классического произведения Эмили Бронте «Грозовой перевал», написанного в 1847 году, мистер Локвуд по наитию постигает сущность своего хозяина, угрюмого Хитклифа: «Иные, возможно, заподозрят в нем некоторую долю чванства, не вяжущегося с хорошим воспитанием; но созвучная струна во мне самом подсказывает мне, что здесь скрывается нечто совсем другое: я знаю чутьем, что сдержанность мистера Хитклифа проистекает из его несклонности обнажать свои чувства или выказывать встречное тяготение».{55}
То же самое можно сказать и о произведении «В дороге» Джека Ке-руака, написанном более сотни лет назад, в котором автор описывает отношения между Уильямом Берроузом и его женой Джоан Воллмер как весьма своеобразный резонанс душ: «Неожиданные нотки черствости и холодности между ними на самом деле были ничем иным, как своеобразным чувством юмора, — хохмя, они обменивались свойственным только им набором тончайших вибраций».{56}В конце 1960-х и в 1970-е годы метафора вернула себе первоначальный смысл. Под словом «резонанс» снова стали подразумевать способность настроиться на волну окружения — хрустальные сферы с вращающимися вокруг планетами сменили размалеванные масляными красками всех цветов радуги стены ночных клубов. «Бич Бойз» пели о том, что нужно настроиться на хорошие вибрации, а Том Вулф в «Электропрохладительном кислотном тесте» писал: «…что-то происходит, возникает какая-то напряженность, кругом дурные вибрации».{57}
В 1966 году Тимоти Лири бросил клич: «Включись, настройся, улетай», — который позднее объяснил так: «Настройся — то есть живи в гармонии с окружающим миром».{58}В этом году, слушая игру музыкальной группы в нашем поселковом клубе, я вдруг поймал себя на мысли: а ведь за все время выступления музыкантов о резонансе я ни на минуту не забывал. И не потому, что группа играла на виоле д'аморе XVIII века. Наоборот, один из участников ударял в ханг, немного похожий на стальной барабан, но в виде «летающих тарелок» — музыкальный инструмент, придуманный в Швейцарии в 2000 году. А о резонансе я думал потому, что музыка на меня определенно подействовала.
Может, все дело в том, что я редко куда выбираюсь. Однако, думаю, играли музыканты действительно хорошо — внутри у меня все будто вибрировало в унисон, душа пела. Интересно, что при этом испытали остальные слушатели? Группу тепло приветствовали, но я уверен: музыка вызвала у публики самые разные чувства — у каждого свои. Что вполне в духе метафорического смысла резонанса. А ведь и правда, это как со струнами, настроенными вразнобой: то, что цепляет меня, совсем не обязательно созвучно вашему настроению. И все же, почему музыка оказывает на нас такое сильное влияние? Загадка да и только.