Занони (сборник)

Он стал слушать; но не душа, которую он вопрошал, а сердце ответило ему. Он встал и беспокойными шагами стал быстро ходить по комнате.

– Да будет проклят этот свет! – воскликнул он нетерпеливо. – Время, должно быть, никогда не истребит эти роковые страсти! Одно тяготение поддерживает землю в пространстве; другое прикрепляет душу к земле. Отчего я не далеко от этой темной и мрачной планеты! Разбейтесь, препятствия! Крылья, развернитесь!

Он прошел через галерею, поднялся по лестнице и проник в таинственную комнату…

V

На другой день Глиндон отправился во дворец Занони. Воображение молодого человека было сильно возбуждено тем немногим, что он видел и слышал об этом странном человеке, к которому его влекло таинственное и непреодолимое чувство.

Могущество Занони казалось громадным и почти сверхъестественным, его намерения – прекрасными; а между тем его обращение было холодно.

Почему он игнорирует попытку Глиндона сойтись с ним и в то же время спасает его? Каким образом узнал Занони о неизвестных самому Глиндону врагах? Его любопытство было живо задето, он чувствовал благодарность и решился на новую попытку примирения с угрюмым тайноведом.

Занони был дома и принял Глиндона в обширной и высокой гостиной, в которую вошел вслед за ним.

– Я пришел поблагодарить вас за ваше вчерашнее предостережение, проговорил Глиндон, – и просить вас еще раз об одолжении, которым я вам обязан, – сообщить мне, с какой стороны я должен ждать опасности и нападений.

– Вы влюблены, сударь, – сказал по-английски Занони, слегка улыбаясь, но вы плохо знаете Юг; а не то вы знали бы, что здесь нет влюбленных, не имеющих соперников.

– Вы говорите серьезно? – спросил Глиндон, краснея.

– Совершенно серьезно. Вы любите Виолу Пизани, ваш соперник – один из неаполитанских князей, самых могущественных и неумолимых; вы сами видите, подвергаетесь ли вы опасности.

– Но простите меня, как вы узнали об этом?

– Нет ни одного смертного, которому бы я давал отчеты о самом себе, гордо ответил Занони. – Станете ли вы следовать моим советам или игнорировать их – это меня не касается.

– Ну, если я не должен спрашивать вас, пусть будет по-вашему; но по крайней мере посоветуйте мне, что нужно сделать?

– А вы последуете моему совету?

– Отчего же нет?

– Оттого, что вы храбры, вы любите волнения и тайны; вы захотите быть героем романа. Если бы я вам посоветовал покинуть Неаполь, сделали бы вы это, пока в нем существуют враг и женщина, над которыми вам хотелось бы одержать победу?

– Вы правы, – отвечал англичанин. – Нет, и не вам осуждать это решение.

– Но вам остается другое средство; любите ли вы Виолу искренно, пламенно? Если да, то женитесь на ней и увезите вашу жену на родину.

– Но, – возразил Глиндон, немного смущенный, – Виола не из моего круга. И потом, ее занятие… Одним словом, я раб ее красоты, но не могу жениться на ней.

Занони нахмурился.

– Значит, ваша любовь есть только эгоистическая и чувственная страсть, тогда я не могу вам дать совета. Молодой человек! Судьба не так неумолима, как кажется. Великий Властитель вселенной не отказал человеку в свободе, мы все можем проложить себе дорогу, а Бог даже из наших противоречий может создать гармонию. Вы имеете перед собой выбор. Благородная и великодушная любовь может даже теперь обеспечить ваше счастье и спасение; безумная и эгоистическая страсть приведет вас неминуемо к гибели.

– Вы читаете даже будущее?

– Я сказал все, что было нужно.

– Синьор Занони, вы, который берет на себя роль моралиста, – сказал Глиндон, – неужели вы сами так равнодушны к молодости и красоте, что можете уверенно сопротивляться их очарованию?

– Если бы пример постоянно согласовался с правилом, – отвечал Занони, горько улыбаясь, – то учителя были бы редки. Поведение человека может иметь влияние только на узкий круг; добро или зло, которое он делает другому, заключается скорей в правилах, которые он может распространять. Его действия ограничены во времени и пространстве; его идеи могут распространяться в целой вселенной и вдохновлять людей до последнего дня. Все наши добродетели, все наши законы извлечены из книг и правил, которые суть мысли, а не действия. Юлиан имел добродетели христианина, а Константин все пороки язычника. Поступки Юлиана вернули к язычеству несколько тысяч последователей, мысли Константина, волею небес, помогли обратить к христианству многие народы земного шара. В своем поведении самый скромный рыбак этого залива, с жаром верующий в чудеса святого Януария, может быть лучше Лютера; между тем Бог позволил, чтобы идеи Лютера произвели в новейшей Европе самую большую революцию, которая когда-либо имела место. Наши идеи, молодой человек, – это наш ангельский элемент, наши действия – земной элемент.

– Для итальянца вы много размышляли, – сказал Глиндон.

– Кто вам сказал, что я итальянец?

– Однако, когда вы говорите на моем языке, как англичанин, я…

– Довольно! – воскликнул Занони с сильным нетерпением.

Потом, после минутного молчания, он проговорил спокойным тоном: