Заноза для хирурга (СИ)

– Да это я так говорю, Аннушка, вы уж извините старика, – он улыбается. – Ну что, мы можем идти?

– Да, пойдёмте! – подхожу и беру мужчину под руку. – Должна вам сказать, Герман Эдуардович, что выглядите вы просто шикарно! Была б я чуть поближе к вам по возрасту, мне бы угрожала серьёзная опасность потерять голову!

Мы оба смеёмся.

– В молодости вы, наверное, были сердцеедом? – хитро смотрю на него.

– Нет, дорогая моя, – качает головой Герман, – я рано влюбился. Её тоже звали Анна, вы помните, я говорил вам об этом?

– Конечно, – киваю, приноравливаясь к шагам моего спутника.

– Да, она тоже была Аннушка, – у меня даже глаза пощипывает, такой любовью наполнен его голос, а мужчина продолжает: – Мы прожили вместе пятьдесят три года, а потом её не стало. Сердце…

– Мне очень жаль, – говорю тихо.

– Мне тоже, – отвечает он. – Но, знаете, – продолжает уже более крепким и уверенным голосом, – я безумно благодарен за все те годы, которые мы провели вместе. Рано или поздно мы встретимся. Вы верите в то, что люди встречаются потом?

– Я не знаю, – произношу задумчиво, – но когда-то я прочитала фразу, которая мне запомнилась: куда смогла пойти она, сможете пойти и вы.

– Отличные слова, – мужчина кивает. – Но так как у нас с вами сегодня свидание, давайте не будем о грустном?

– Конечно, – улыбаюсь в ответ. – Я сейчас отвезу вас домой, вы отдохнёте, а вечером сходим поужинать?

– С удовольствием! В таком случае сначала приглашаю вас к себе на чай!

Мы спускаемся к моей машине. Оказывается, Герман Эдуардович живёт совсем недалеко от больницы, в старой «сталинке» с высоченными потолками.

– У вас же тут самый настоящий музей! – я с восхищением оглядываюсь в гостиной, куда меня проводил мой кавалер, на её стенах множество картин – копии очень известных мастеров. – Вы художник? – заметив в углу мольберт, поворачиваюсь к Герману Эдуардовичу.

– Ну что вы, дорогая моя, я ремесленник, – смеётся мужчина. – Это, говоря современным языком, исключительно хобби.

Прохожу к двум небольшим картинам и не могу сдержать улыбку – они совершенно точно висят рядом неслучайно.

– Что скажете о них? – Герман Эдуардович становится рядом, и я улавливаю цепкий взгляд, который он бросает на меня.

– Вы специально повесили рядом два "Завтрака на траве" Моне и Мане? – улыбаясь, поворачиваюсь к своему собеседнику.

– Браво, Аннушка! – в его глазах проскальзывает довольство и гордость, так учитель смотрит на своего ученика, верно ответившего экзаменационной комиссии на сложный вопрос. – Можете считать, что вы прошли тест.

– Какой тест, Герман Эдуардович? – смотрю на него, но ответа не получаю и отвлекаюсь на другие картины, медленно иду вдоль стены.

– Я даже завидую немного… – задумчиво и тихо произносит Соболевский. – Вот так умудриться встретить и ничего не замечать…

Мне не до загадок, которыми говорит мужчина, я в восторге от его работ.

– Это просто потрясающе!

– Спасибо, Аннушка. Ну что, чай?

Киваю, и мы перемещаемся на кухню. До самого вечера, не переставая, разговариваем обо всём на свете – Соболевский удивительный рассказчик, его истории я слушаю, раскрыв рот. Потом идём на ужин в небольшой ресторанчик поблизости. Сама тоже рассказываю Герману истории из своего детства, учёбы – в общем, проводим время как настоящие друзья и на прощание договариваемся сходить вместе в музей.

Добравшись домой, я ещё пару минут сижу в машине, переваривая события этого дня. Привычка всё анализировать подкидывает причину, почему мне так хорошо рядом с этим пожилым мужчиной – у меня никогда не было нормального отца. Все мамины мужья были единицами переменными, привязываться к кому-то я опасалась, но всегда втайне мечтала, что у меня будет сильный папа, который защитит меня от любых обидчиков.

Фыркаю – ну что ж, сегодня с ролью защитника прекрасно справился Герман Эдуардович!

Следующий рабочий день подкидывает ворох срочных задач, и только к вечеру я соображаю, что до сих пор не видела своё начальство, хотя он совершенно точно здесь. «Ну и ладно, – думаю, сидя с очередной кипой документов в ординаторской, – если это результат головомойки, которую ему устроил Соболевский, то надо просить Германа заходить в больницу почаще!»

– Анна Николаевна, – негромко звучит вдруг за спиной голос, заставляющий меня вздрогнуть, – зайдите ко мне.

Вот только помяни чёрта…

Добрынин идёт впереди меня, заходит в свой кабинет, я вхожу следом за ним. Что у нас опять не слава богу? Какой косяк он мне хочет предъявить?

Зав не торопится начинать разговор, а я тем более молчу – сам ведь позвал. Кидает на меня быстрый взгляд, открывает рот, но тут же закрывает его. Наконец, после ещё одного фальстарта мужчина медленно произносит:

– Анна Николаевна, у меня завтра с утра две плановых, и ответственный пациент в реанимации лежит, могу я на вас рассчитывать?

Ну надо же, оказывается, мы умеем нормально разговаривать!

– Конечно, Никита Сергеевич, – я не позволяю даже капле ехидства просочиться в свой тон. – Это всё? – спрашиваю, выдержав паузу.