— А когда казначей подготовит список экспонатов сокровищницы? — отвлекает меня голос Катарины от откровенного разглядывания моей красавицы, кокетничающей под моим пристальным взглядом. И волосы она за ушко убрала. И палец, чтобы перевернуть страницу послюнила. И серёжку поправила. И даже стрельнула взглядом, заставившим меня задержать дыхание.
— На днях, — нехотя отвернувшись, ещё успеваю я ответить.
— Ты решил открыть сокровищницу?! — голос Феодоры, застывшей на входе, похож на петушиный крик. — Георг, ты решил осквернить память предков?
Глава 47. Георг
— Память предков, — хмыкаю я. — Это всего лишь запылившиеся от времени побрякушки, дорогая тётя, а не могилы, на которых я решил устроить пирушку.
Понимаю, что вышло резковато. Только я ещё не простил её за «куриный переполох». Да и никогда, наверно, не прощу. И пусть вышло даже грубо, но зато мой ответ заставляет её опомниться и снизить тон.
— Георг, — садится она рядом, покорно сложив на коленях руки. — Мальчик мой, прости мне мою дерзость. Но как твоя крёстная мать, как человек, которому твои родители когда-то доверили заботу о тебе, я не могу промолчать. Я просто хочу тебе напомнить, что ни разу, ни один Рекс до тебя, как бы ни была тяжела его доля, не позволил себе прикоснуться к накопленным предками богатствам. Каждый из них только привносил. Но брать…
— Тогда позволь и я тебе кое-что напомню о наших предках, Феодора, — встаю я. — Они завещали нам беречь и продолжать свой род. Именно для этого и оставил Первый Рекс в хранилище свой вклад золотом. Именно для того случая, когда наш род встанет перед выбором: существовать или пасть, каждый из правителей пополнял эту копилку. Так оглянись вокруг. Сколько Рексов ты видишь?
— Да, ты остался один, Георг, — кивает она, когда я расхаживаю по гостиной, среди молчаливо притихших слушателей.
— Я не просто один, Феодора. Я — последний, — засовываю я руки в карманы. — Роберт потерял не только право на престол, но и имя. И он и его дети теперь де Фалькон. Таирий принял постриг, более того, он архиепископ, а значит ни при каких условиях не может быть монархом. А твой сын…
— Да, он не Рекс, — не шелохнувшись, смотрит она на меня со своего места.
— Не Рекс, и ты не смеешь мне указывать, какое я должен принять решение. А я не обязан никому отчитываться, почему я его принял. Будь ты мне хоть дважды тёткой, хоть трижды матерью, не обязан. Потому что я — король этой страны. Я отвечаю за её судьбу. Я — тот, кого будут судить потомки. И только я решаю, как распорядиться тем, что оставили предки последнему из рода Рекс.
— Прости, — опускает она голову. — Я просто…
— Нет, не просто, Феодора. Вы устроили у меня за спиной «куриный переворот». И в это непростое время умудряетесь создавать мне ещё больше проблем.
Я даю ей возможность ответить, но она не может говорить. У Железной Феодоры трясутся губы, на глаза набегают слёзы, но её песню, как обычно, подхватывает подруга.
— Георг, мы хотели, как лучше, — за её спиной кладёт руки на спинку дивана хозяйка этого дома, Элизабет Лемье.
— Для кого? — усмехаюсь я.
— Вся всех. Для тебя. Для нас. Для этой страны. Мы не сделали ничего плохого. И никогда не замысливали ничего против тебя. Только за. Мы желали вам счастья, когда ты женился на Аурелии. Сделали всё для вашего спокойствия и благополучия, когда ты женился на Катарине. Феодора о своём сыне заботилась меньше, чем о тебе. И сейчас единственное, чего мы добивались — чтобы ты был счастлив. Счастлив с той, которую ты выбрал сам.
— Тогда удачный момент с ней познакомиться, — показываю я рукой на Дашу. — Дарья Андреевна Смирнова, прошу любить и жаловать. Моя будущая жена и королева этой страны.
В комнате и так стояла тишина, но, когда все поворачиваются к Дарье, кажется, становится ещё тише.
— Вот только одна неувязочка, — продолжаю я в этой гробовой тишине. — Не её вы прочили мне в жёны. Не её привели во дворец. Не с ней видели наше будущее. С той, что пожертвовала жизнью ради меня. Нет. Вы притащили во дворец самозванку и усиленно её под меня подкладывали. Так что не смейте говорить о том, что вы заботитесь обо мне, этой стране и о чьём-либо ещё спокойствии и счастье, кроме своего собственного.
— Но всё же это так и есть!
Ну кто ещё рискнёт мне возразить, когда я в гневе, кроме моей занозы?
— Так и есть? Да неужели? — усмехаюсь я зло. Да, как разъярённого вепря, меня трудно остановить, когда я уже так разогнался, даже ей.
— Да! — она словно отрезает и не думая робеть.
Но прежде чем продолжить, что-то шепчет Карлу, заставляя его вылететь из комнаты, а меня ждать.