Занзибар, или Последняя причина

— Нет, то, что вы сейчас подумали, неверно. Я вовсе не перехожу в лагерь противника. — Он отвернулся от окна, взял со стола несколько документов и положил в свой портфель, добавив: — Когда возникает ситуация, при которой две мощные фракции не желают ничего иного, кроме войны, каждый, кто не присоединится к одной из них, будет предателем. Я говорю это серьезно: моя политика была политикой предателя.

— А ваша концепция третьей силы? — спросил Фабио.

— … как попытка была какое-то время оправданна, но исключается в случае войны. Я исследовал этот вопрос исторически и сточки зрения государственного права. На войне есть только друзья, враги и нейтралы. Нейтралы — это не третья сила, а просто всего лишь не участвующие в боевых действиях. Войны между блоками, которые верят лишь в силовое решение, то есть не верят ни во что, никогда не будут остановлены третьей силой, которая попытается встать между ними, а только победой или полным истощением.

— Значит, вы не оставляете разуму никакого шанса?

— Нет, — ответил Бертальди и какое-то время пристально рассматривал Фабио. — Бестии разуму не по зубам.

Никогда еще Фабио не слышал такого презрения в голосе «дожа». Но уже спустя мгновение он снова взял себя в руки:

— Бог дал людям разум как высший дар. Но, к сожалению, он предоставил им свободу быть разумными или неразумными. Людьми или бестиями. Я должен идти, — сказал он, указывая на разраставшуюся толпу, — иначе я не смогу пройти и, когда появится Гронки, окажусь среди зрителей. Хотя, собственно, теперь это как раз подходящее место для меня, — добавил он без всяких признаков горечи.

— Один момент, ваше превосходительство, — сказал Фабио. — А что будет с теми, кто хочет остаться просто людьми?

Профессор уже открыл дверь. Теперь он обернулся и спросил:

— Вы помните легенду, в которой рассказывается о том, как были спасены кости святого Марка?

Конечно, Фабио знал ее; каждый ребенок учит в школе легенду о покровителе города, но он покачал головой, частично чтобы доставить удовольствие Бертальди, частично потому, что хотел узнать, к чему клонит профессор.

— Два венецианских купца нашли тело святого в Александрии, — начал Бертальди. — Они спрятали мощи в ящике под свининой и понесли ящик, громко крича «manzir», что означает «свинина», к которой магометане испытывают отвращение. Так они донесли евангелиста до Венеции. Сходите в Сан-Марко и осмотрите мозаики в правом нефе, там изображена эта история; кстати, это самые древние мозаики церкви.

Он замолчал. Фабио напряженно ждал, что последует за этими словами. И великий старик продолжил, смешивая в своей речи столь странным образом любовь и ненависть:

— Запомните одно, Фабио Крепац: что бы ни случилось, настанет день, когда священные останки спасут, принеся их в Венецию под грудой дохлой свинины.

Кивнув Фабио, он покинул помещение.

Франциска, раннее утро и первая половина дня

Еще какое-то время они продолжали разговор; после семи утра Патрик отвязал катер и завел мотор. Предсказания барометра оказались точными; отблески утреннего солнца покрыли серые и розовые стены домов на Фондамента-Нуове сверкающим лаком. Поскольку было воскресенье, они не увидели на набережной ни одного человека, а там, где она кончалась, начинались безжизненные, лишенные окон стены, сбегавшие к лагуне; перед тонкой линией Маццорбо на севере виднелись несколько отплывающих рыбачьих баркасов; Патрик оставил канал Сан-Пьетро справа, он не пытался срезать путь, укорачивать его, объясняя, что на своем большом тяжелом катере неохотно входит в каналы; он сделал почти полный круг, объезжая Венецию вплоть до мыса острова Елены, словно хотел показать Франциске панораму утреннего города, пейзажи с куполами, башнями и крышами, их резные четкие контуры, словно покрытые эмалью, розовый, желтый и коричневый цвет под солнечной голубизной январского утра, пейзажи, красота которых воплощалась более всего в Пьяцетте, этой кульминации сияющих видов. Он остановился у причала перед колонной со львами, чтобы высадить Франциску. Когда они стояли вдвоем на палубе, он спросил:

— Что вы будете сегодня делать?

— Спать, — улыбнулась она.

— Спать — это хорошо, — сказал он. — Желаю вам хорошо выспаться! А вечером или завтра утром вы вернетесь в Германию, не так ли?

— У вас, похоже, есть какие-то специальные антенны, — сказала она.

— Ну, об этом нетрудно догадаться, — сказал Патрик. — У вас просто нет другого выбора. Если, конечно, вы не примете моего предложения.

Где-то к утру он предложил ей какое-то время попутешествовать вместе с ним.