Занзибар, или Последняя причина

Все мои вещи уже давно на катере, подумал юнга, почему же Кнудсен отправил меня домой? Ведь еще столько нужно сделать, чтобы судно было готово к отплытию. Но взрослые не считают нужным что-то объяснять, они просто говорят: «Приходи в пять!» или «Иди домой!» Он удивился, что пастор разговаривал со шкипером Кнудсеном, но вскоре забыл обо всем: взрослые его не интересовали, во всяком случае каждый в отдельности. Разве что так, в общем. Когда я вырасту, подумал он, я буду не таким, как они. Ведь это возможно — быть иным, не таким, как Кнудсен и все, кого он знал. Ведь не может же вечно так продолжаться, чтобы, старея, человек обходился какой-то парой слов, чтобы у него больше не было идей, чтобы он вел неизменный образ жизни в маленьком красном кирпичном доме и немножко занимался скучной прибрежной ловлей рыбы, и все потому, что он стареет. Необходимо было придумать что-то новое, чтобы не стать таким, как они. Но чтобы это придумать, надо было сначала от них убежать.

ЮДИТ

Она села за столик в совершенно пустом в этот час маленьком ресторане при гостинице и заказала чай и бутерброд с колбасой. Потом она посмотрела в окно, на пустынную гавань. У стенки причала она заметила священника, который беседовал с рыбаком. Хозяин принес чай и бутерброд. Юдит вынула из сумочки путеводитель Бедекера и сделала вид, что внимательно изучает его, поглощая бутерброд. Кстати, это была одна из ее любимых привычек: читать во время еды. Дома мама всегда немножко ворчала, когда находила Юдит лежащей на животе и поглощенной чтением: одной рукой она подпирала голову, а в другой держала хлеб с вареньем. Сегодня она читать не могла. Она просто смотрела на страницы.

— Церкви закрываются в пять, — сказал хозяин.

— Так рано?

— В половине шестого нынче уже темно, — ответил хозяин.

— Ах да, действительно, — сказала Юдит. — Пожалуй, я пойду осматривать их завтра. А то я что-то устала. Пойду пройдусь немного по набережной, осмотрю гавань.

Эта крошка не очень-то спешит, подумал хозяин. Обычно такие девушки прямо рвутся поскорее попасть в церковь. А эта, похоже, не такая усердная. Что ж, бывают исключения. Кстати, весьма хорошенькое и молоденькое исключение.

— В гавани и смотреть-то не на что, фройляйн, — сказал он.

— Да, правда, почему там так пусто? — спросила Юдит. — Даже рыбачьих лодок нет.

— Они уже вышли в море. У нас сейчас сезон трески. Сегодня ночью прибудет первый улов. Так что завтра на обед вы сможете отведать отличной, свежайшей трески.

Юдит почувствовала на себе его взгляд. Жуткий тип, подумала она, такой жирный и белесый. Жирная треска.

— Чудесно, — сказала она. — Я обожаю морскую рыбу. — И подумала: Завтра днем меня здесь в любом случае не будет, даже если не появится ни один пароход, идущий за границу.

— А большие суда заходят в Рерик? — спросила она, пытаясь придать своему голосу полное равнодушие.

— Очень редко, — ответил хозяин. — Иногда швартуются маленькие пароходишки. Ведь о Рерике никто не заботится, — завел он явно любимую песню. — Необходимо почистить фарватер, углубить его. Да и погрузочные механизмы износились до чертиков. Вот Росток — это да! И Штеттин! Там все делают, что надо. А в Рерик ни одно крупное скандинавское судно теперь и не заглядывает.

Он так разбушевался, что забыл про Юдит и с грохотом стал выбрасывать на улицу пустые ящики из-под пива. И пока он вытаскивал ящики, внутренняя дверь с яростным скрипом ходила ходуном. Он похож на китайца, подумала Юдит, огромный, мучнистый, жирный китаец. Только не такой тихий.

Она снова посмотрела в окно. Священник, который недавно разговаривал с рыбаком, теперь переходил площадь. Он опирался на палку. Юдит видела, что его мучает сильная боль, потому что в его походке было какое-то напряжение, словно ему надо было непременно держать себя в руках, чтобы совсем не согнуться над своей палкой.

Хозяин снова вошел в помещение.

— Вы еще должны дать мне свой паспорт, — сказал он. — Полиция теперь всегда требует паспорта, когда по вечерам проверяет книгу для записи постояльцев.

Пальцы Юдит вцепились в сумочку.