Занзибар, или Последняя причина

Еврейка, подумал Грегор, определенно еврейка. Как она попала сюда, в Рерик, и что ей здесь нужно? Он увидел Юдит стоящей среди людей, которые смотрели, как подходит к пристани шведский пароход. Никто не смотрел на Юдит, в маленьких северных портах это не принято, но Грегор сразу понял, что она здесь чужая; с ней никто не разговаривал, она была не местная, молодая, не из здешних, с необычным для Рерика лицом. Грегор сразу распознал этот тип лица. Это было одно из тех молодых еврейских лиц, которые он встречал в Союзе молодежи в Берлине, в Москве. У той, что стояла на набережной, лицо было особенно красивым. И кроме того, оно каким-то непостижимым образом отличалось от тех, которые помнил Грегор.

Наступила полная темнота, море казалось почти черным, и только на западе еще виднелся желтоватый отсвет. На набережной включили электрические прожектора, висевшие на проводах. Глядя на море, Грегор видел вдалеке регулярные вспышки света — это был маяк. Корма парохода медленно придвигалась к набережной. «Кристина-Кальмар», прочитал Грегор. Прожектора заливали набережную и судно молочным, известковым светом. Порой они раскачивались на своих проводах, потому что воздух уже не был таким спокойным, как в послеполуденные часы, сильные, жесткие порывы ветра набегали на площадь. И в эти мгновения Грегор особенно отчетливо видел черные волосы девушки, закрывавшие густыми прядями ее лицо.

Еще недавно совсем сонная набережная стала оживленной, полной движения. Кнудсен, стоя на палубе «Паулины», с неудовольствием наблюдал, как возвращались с уловом первые катера. С шумом входили в гавань несколько черных небольших лодок, на которых уже были зажжены топовые огни. «Рерик 63», принадлежащий Крегеру, тоже был среди них, и Кнудсен занервничал, потому что знал, что, как только Крегер закрепит свой катер, он первым делом подойдет к нему и станет расспрашивать, почему он только теперь выходит в море.

— Поторапливайся, — крикнул он юнге, который закреплял канаты бизань-мачты. — Нам уже самое время выходить.

Сам он выпрямился и закрепил грот, потому как знал, что под сильными ударами ветра реи начнут расшатываться, если как следует не увязать канаты. Все сегодня вызывало у Кнудсена раздражение; прошло уже полчаса с того момента, на который он назначил отплытие, — было уже полшестого. Все больше людей собиралось на набережной, чтобы встретить возвращающихся с уловом рыбаков; среди спешащих к гавани были и те, кто так или иначе был связан с рыбацким делом, и просто любопытные; море в гавани становилось беспокойным, вода сильно ударяла в стенку набережной, так что «Паулина» то и дело пыталась встать на дыбы и сорвать трос, которым крепилась к пристани. Кнудсен бросил взгляд туда, где как раз швартовался швед; он знал, что увидит там Грегора; он сразу заметил, как тот шел от Николаигассе к площади, к месту, где швартовался пароход; и это, особенно это, вызывало гнев у Кнудсена. Значит, парень не смылся, подумал он, а все еще толчется здесь. И что ему, собственно, надо? Пусть не воображает, что швед возьмет его, это совсем не так просто, они тоже не хотят неприятностей и имеют строгие предписания от своих пароходств.

А вот и номер три, подумал Грегор, наблюдая за девушкой; номер три, желающий бежать. Сначала бежать хотел только я, потом добавился послушник, а теперь и она. Прекрасная страна: люди толпятся перед иностранными судами в надежде ее покинуть. Он посмотрел на оживленную площадь: нет, эти люди вовсе не собирались никуда уезжать; многие из них могли быть недовольны, но им и в голову не приходило попытаться куда-то бежать. Грегор увидел, как возится на палубе своего катера Кнудсен; в темноте он недостаточно четко мог его разглядеть, но знал, что эта едва видимая фигура — Кнудсен, что он не ушел, а в бешенстве торчал здесь и наблюдал за ним, Грегором. Он, как и все остальные, не хочет никуда бежать, хотя ему и грозит опасность. Только мы трое хотим покинуть эту страну: я, послушник и девушка. Но между нами есть разница, внезапно подумал он, вернее, между мной и ими. Я хочу уехать, а они вынуждены. Хотя и мне грозит опасность, концлагерь, смерть, но я тем не менее могу свободно решать: остаться или бежать. Я могу выбирать: бегство или мученичество. Они же выбирать не могут, они отринутые, изгои.