Занзибар, или Последняя причина

— Развод, — сказала Франциска. Она произнесла это слово как-то протяжно. — Об этом я вообще не думала. Да, конечно, развод. Но сначала я хочу просто уйти. Уйти от тебя.

— Когда?

— Сейчас. Прямо сейчас.

— Вот как! И куда же?

— Не знаю. Куда-нибудь.

— Значит, к Иоахиму, насколько я понимаю.

— Нет, — сказала она. — Совершенно определенно не к Иоахиму.

— Франциска, — сказал он, — ты ведь, собственно говоря, совершенно не склонна к истерикам. Иногда ты возбуждаешься от чего-то, но истеричкой ты никогда не была. Ты брось все эти глупости!

— Сколько денег у тебя с собой?

— У меня? Почему ты спрашиваешь?

— Сколько у тебя при себе денег?

— Думаю, тысяч двадцать. Франциска…

Она прервала его.

— Дай их мне! — сказала она. — В отеле у тебя есть дорожные чеки.

— Я не хочу, чтобы ты сделала какую-нибудь страшную глупость. Давай вести себя как взрослые люди!

— Дай мне деньги!

Стекла его очков снова сверкнули куда-то в пустоту, потом он вынул бумажник, достал из него две банкноты по десять тысяч лир и протянул ей.

— Это просто твой каприз, — сказал он. — Зачем устраивать весь этот спектакль, вместо того чтобы сказать мне, что тебе нужны деньги.

Двадцать тысяч плюс пять, которые лежат в моей сумочке. Если я буду экономной, мне хватит на две недели.

— Спасибо, — сказала она.

— К чему все это! — воскликнул он. — Скажи, где ты увидела платье? На Виа Монте Наполеоне?

— Герберт, — сказала она. — Я ухожу. Не пытайся удержать меня. Не беги за мной, чтобы узнать, куда я направляюсь.

— Ах вот как, — сказал он. — Новое приключение.

— Да, — сказала Франциска. — Новое приключение.

— Когда же ждать тебя в Дортмунде?

Она посмотрела на него и отрицательно покачала головой.

— Он итальянец? До сих пор ты была об итальянцах не очень высокого мнения.

— Без комментариев, — сказала она холодно. — Хотя почему же: речь идет о двух мужчинах — о тебе и об Иоахиме. — Она взяла свои перчатки. — Я хотела бы кое о чем спросить тебя, Герберт.

Он не ответил.

Он и мысли не допускает, что я могу уйти. И все же я должна спросить его:

— Почему позавчера ночью ты был неосторожен?

Господи, если он сейчас скажет что-нибудь хотя бы наполовину приемлемое и искреннее, то я обречена остаться с ним, приговорена к тому, чтобы еще раз попытаться начать все сначала. Это его последний шанс. Может быть, он скажет три слова, которые дадут мне понять, что он испытывал ко мне хоть какие-то чувства и потому был так неосторожен позавчера ночью, что его хоть немного, на мгновенье захватило чувство ко мне, и потому он забыл обо всем на свете, позавчера ночью…

— Небольшая производственная авария, — услышала она его голос. — Такое всегда может случиться.

Хорошо. Он выбрал самое гнусное слово, которое только можно найти. Но это может быть цинизм, страх признаться. Я должна повторить попытку и спросить его снова.

— А если у меня будет ребенок?

— Ребенка не будет. Ведь ты после этого спринцевалась, не так ли?

— Да, но нет никакой гарантии, раз уж такое произошло.

— В крайнем случае у нас есть доктор Папе. Он все сделает.

— А если я хочу ребенка?

— Ты забываешь, что я его не хочу. Пока продолжается твоя связь с другим мужчиной, я не хочу ребенка от тебя.

Он прав. Я могла бы сказать, что мы путешествуем три недели и что вскоре после отъезда у меня были месячные, значит, Иоахим тут ни при чем, но все равно Герберт прав. Он просто был неосторожен, и больше ничего. Всего лишь «производственная авария».

Она встала.

— Но ты не можешь просто так оставить меня, — сказал Герберт. Внезапно он побледнел, смуглая кожа лица стала серой. Он тоже встал. — Ты нужна мне. Завтра у нас снова переговоры с представителями «Монтекатини».

— Позвони в «Берлиц-скул», посоветовала Франциска. — Завтра утром они пришлют тебе переводчицу в отель.