ЗАО 'Дом Кукушкина'

Император поправил треуголку, съехавшую от того, что он закинул голову высоко вверх, и вдруг поймал себя на неожиданной мысли, ранее его не посещавшей: жаль, что введение метра не связано с именем Наполеона. Если не изменяет память, специальный декрет на этот счет появился в республике в девяносто пятом году, а это даже раньше итальянской компании. Тогда Наполеон Бонапарт был всего лишь бригадным генералом. Произвели за взятие Тулона.

Он усмехнулся. Забавно: все в его власти, вот даже нелепый республиканский календарь, учрежденный Конвентом, с дурными названиями месяцев и лишними днями - санкюлотидами, отменил именно он. Один росчерк пера императора Наполеона, и с 1 января 1806 года во Франции снова стал действовать старый добрый календарь папы Григория XIII.

А если б захотел, ввел бы и свой собственный, наполеоновский. Астрономы с математиками постарались бы, подсчитали что надо, и принесли на подпись императору проект календаря, еще удобнее, чем григорианский. Ему же только взять в руки перо, и вот началась во Франции наполеоновская эра. Отсчет можно вести со 2 декабря 1804 года, дня коронации в соборе Нотр-Дам.

Гражданский, коммерческий и уголовный кодексы, определяющие правовые нормы, по которым теперь живут французы, тоже детища императора. А вот метр - не его заслуга. И очень жаль, конечно.

Он припомнил, что само слово метр было "произведено" от греческого "metron" - измеряю. И что придумали эту меру ученые Монж, Лаплас и другие. Метр - это ни что иное, как десятимиллионная часть четверти длины парижского меридиана. Память у него всегда была отменной. Помнит даты, цифры, законы. Многих своих солдат знает в лицо и по имени.

Но тут император снова усмехнулся, на этот раз невесело. Где его солдаты, офицеры, маршалы? Никогда не думал, что когда-нибудь ему придется вышагивать по двору, словно узнику на ежедневной прогулке, дозволенной начальником тюрьмы. И вспоминать от скуки и тоски все подробности, связанные с введением метра во Франции. А когда это кончится, неизвестно.

Впрочем, справедливости ради надо было признать, что двор, куда их всех ежедневно приглашали на прогулку, с тюрьмой не имел никакого сходства. Скорее крошечный парк с цветниками, кустами роз, квадратом аллей, проходящих вдоль стен, и даже маленьким фонтаном посредине. Стояли здесь кое-где и статуи античных богов, причем некоторые были неплохими копиями подлинников, хранящихся в Лувре. Розы и статуи немного улучшали настроение. Вот только стена вокруг глухая и очень высокая.

Император в третий раз обошел парк и присел на скамейку, чтобы понаблюдать за своими товарищами по несчастью. Неподалеку, от него, на другой скамейке, сидел Гомер. Древнегреческий старец поднял невидящие глаза к небу, перебирал струны лиры и речитативом очень противным голосом выкрикивал какие-то древнегреческие строки. То ли вспоминал сочиненные раньше, то ли на ходу складывал новые.

Если кто из них и чувствует себя здесь сносно, подумал император, так это, безусловно, Гомер, поскольку слепец не видит, куда попал. Похоже, вдобавок, что к старости он уже выжил из ума. А раз так, ему все равно где быть. Кормят его наверняка не хуже, чем в Древней Элладе - всегда на столе перед ним полно козьего сыра, маслин, грецких орехов, зелени, бараньего мяса, да и в амфоре что-то плещется.

Вид слепого Гомера настроил императора на философский лад. Он подумал: насколько разное у тех, кто гуляет в этом парке, положение относительно друг друга. Гомер жил раньше всех, и потому имена Наполеона или, скажем, Галилея для него пустые звуки. Тот же Галилей должен бы знать о Гомере, но не о Наполеоне. А самому императору ведомы все те, кто жил раньше него, и не ведомы, кто будет жить после.

Галилей с мрачным, как всегда, видом бродил по аллее. Вот уж с кем отношения никак не складывались. Конечно, к ученому можно быть поснисходительнее, к наукам император всегда питал некоторую слабость. Правда, Галилей итальянец, а это почти то же самое, что англичанин. Но вместе с тем даже среди англичан, удивительное дело, попадаются иной раз вполне достойные люди. Приходится это признать.

Наполеон поднялся и пошел по аллее дальше, направляясь к одному из своих товарищей по несчастью. Вид у того был какой-то потерянный, если не сказать - затравленный. Несколько дней его не было видно. Неужели и в самом деле ему удалось совершить побег, и хоть на короткое время вкусить свободы? А потом беглеца вернули на место, потому и выглядит он столь жалко.

Конечно, не к лицу императору Наполеону проявлять любопытство. Но в данном случае можно отбросить условности. В этом доме-клетке все равны, и император такой же узник, как все остальные...

***