Заоблачный Царьград

По мнению варягов, пора была припомнить этим лесным злодеям о том давнем условии, что провозгласил их уставший ныне от ратных дел Игорь и что до сих пор не было выполнено.

– А чего ж дочь твоя сбежала, коль облагодетельствовали ее при княжьем дворе? И почему не выполнено доселе объявленное великим князем Игорем условие выдать зачинщиков бунта древлянского и покушения на князя?! Думаешь, забыли мы, как вы, окаянное племя, князя нашего убить хотели?! – осмелился высказать наболевшее кто-то из молодых дружинников из-за спины Игоря.

Князь даже имени выскочки не вспомнил. Горячая речь варяга и оправдания Мала не взбудоражили его. Весь этот спор, едва не вылившийся в распрю, словно его не касался. Он даже не вмешался, не пресек дерзнувшего говорить без спроса, не встал ни на чью сторону, будто происходило это не с ним вовсе, а с кем-то другим, незнакомым и далеким. Глаза заволокло пеленой, а уши не воспринимали сказанного. В прежние времена Игорь бы обезумел от ярости, теперь же он просто смолчал.

Дерзкий варяг, поддержанный дружиной и воспринявший молчание князя за одобрение, продолжил:

– Князь Олег велел брать гривну с сохи до тех пор, пока не принесете голову главаря разбойничьей шайки! А Игорь велел привести его в Киев для суда и казни. Вы не сделали ни того ни другого! Так несите серебро, а не свои корыта дырявые! А не принесете – заставим вырубить вас же самих весь ваш дремучий лес, что служит укрытием мятежникам вашим! Сплавите его к Киеву. Из него мы сами построим ладьи. А эти посудины оставьте при себе!

С этими словами варяги опрокинули однодревки и бочонки с медом, уже погруженные на телеги.

У князя звенело в ушах от гама, перед глазами вдруг снова явственно предстал распятый старец Фотий. Видение ввергло Игоря в дрожь, ведь он не спал. Монах ухмылялся, раздражая своим бесстрашием перед смертью. Проклятый христианин знал что-то о загробном мире, то, что не ведомо ни одному варягу.

Игорь, ошалев от привидения, резко сорвался с подобия трона и приказал седлать коней. Он выскочил из городища в сопровождении гридней и части дружины и, не дожидаясь всего обоза, в панике и исступлении помчался галопом куда глаза глядят.

Варяги, оставшиеся в городе, восприняли бегство князя за слабость. Они ослушались приказа князя уходить, не собираясь довольствоваться собранной данью. Дав волю своему гневу и нетерпению, они стояли на своем, сообщив древлянам, что не сдвинутся с места, пока не получат столько серебра, сколько посчитают нужным. А чтобы Мал и его соплеменники проявили, как и в прежние времена, пущую расторопность, варяги обещали казнить кого-то из жителей, коль не получат желаемого. И долго не мешкая, они приступили воплощать в жизнь свою угрозу, найдя жертву в самом незащищенном человеке, вечно оказывающемся не в том месте и не в то время.

Варяги выхватили из толпы того, кто стоял ближе всех и смотрел без страха, с улыбкой на все происходящее, а еще чесался невпопад, словно издевался над серьезностью варяжского слова. На груди этого человека неопределенного возраста с кучерявой, никогда не видевшей расчески головой висел колокольчик на веревочке. Его так все и звали – Звенец. Так проще было отыскать местного полоумного в сенях или в лесу, коль заблудится. Никто не доверял ему ни пасти скот, ни рубить дрова, ни присматривать за мальцами. Воспринимали его как шута, подкармливали, кто чем мог, и никогда не обижали юродивого. Чего трогать обойденного судьбой и обделенного милостью?!

Варяги же повели себя по отношению к безобидному коростеньскому сумасшедшему сквернее некуда.

– А вот и ходячий мертвец! Прямо как наш княже! – загоготал кто-то из ратников. – Подойдет для острастки вашего разбойничьего племени! Жить хочешь?

– Хочу жить! – смеялся доверчивый Звенец.

– Выпьешь мочу свою, будешь жить! – глумился варяг, решивший перед казнью придурковатого славянина повеселить побратимов.

– Выпью… – согласился с улыбкой Звенец, ему нравилось, что над ним смеются. Значит, он добрый и его шутки всем нравятся. Так он и думал, когда его заставили испражниться по малой нужде в рог и отпить из него на потеху сборщикам дани.

Древляне на сей раз не смеялись над Звенцом, осуждая себя и за то, что смеялись над ним прежде. Каждый теперь видел в юродивом себя, беспомощного перед лицом унижения и неминуемой смерти от тех, кто сильнее и безжалостнее их народа…

Звенца не спасла его покладистость. Его поставили на колени и перерезали горло мечом. Его предсмертный хрип тоже показался варягам смехом, вызвал ответный гогот. Звенец упал на землю, не успев воспринять реальность своей кончины, как не успел понять, ради чего жил на этом свете. Он лежал в луже собственной крови с какой-то обреченной, но при этом детской улыбкой. А кровь все капала с тела Звенца, пропитывая древлянскую землю, которая ждала своей последней капли…

* * *