Запад-36 (СИ)

В это время часть волынских бояр во главе с Дмитром Мужедрагичем заперлись в детинце, уговорившись меж собою самим в сечи не участвовать, но открыть ворота победителю — Волынскому или Смоленскому князю. Хотя, честно говоря, в победные перспективы Василько никто из них уже особо не верил. Впечатлившись от смолян ещё в битве на Припяти, бояре укрепились ещё более в своём мнении, при начавшемся пушечном обстреле.

Вглядываясь в прорехи густых пороховых облаков дыма, я смотрел в сторону штурмуемых ворот. После первых пушечных залпов, как по мановению волшебной палочки, стены крепости опустели, стрельба из луков заглохла. Штурмовой батальон, перебросив через ров сходни, неудержимым потоком устремился в разрушенные ворота.

— Можайский полк, — донеслось через шум пушечной стрельбы, — выдвигаемся к воротам!

— Государь, может, хватит порох жечь? — спросил Бронислав. — Мы в ворота уже вошли!

— Нет! Пока не закрепимся, продолжим обстрел города. Врагу нельзя давать опомниться, пушки много страху нагоняют! А если сумел врага напугать — считай, полдела сделал!

Штурмовой батальон, первым вошедший в город, встретил атакующую дружину князя кинжальным огнём ружей и тучей арбалетных болтов. Волынская дружина, понесшая в первые минуты атаки громадные потери, не выдержала боя и рассеялась как дым. Применение огнестрела пугало и надламывала боевой дух непривычных к огненному бою воинов, а беспрестанный гибельный обстрел из арбалетов не давал людям опомниться и собраться с силами. Итог боестолкновения был закономерен — меньше половины трёх сотенной конной дружины убито или ранено, остальные разбежались. Князь Василько, возглавивший атаку против ворвавшегося в город неприятеля — погиб на месте.

— Государь! Бояре, запершиеся в детинце, мира просят! — докладывал вестовой из штурмового батальона.

— Что с князем?

— Погиб! Вместях со своими дружинниками нас хотел на копьё вздеть, да не вышло! — гордо, чуть выпятив грудь, ответил вестовой.

— Онуфрий Собеславич! — позвал я маячившего поблизости волынского боярина. — Возьми свой отряд и скачи в детинец. Сообщи им, что никаких условий я от них не приемлю! Если подчинятся воли своего государя — то останутся целы и здоровы, с имуществом и головой на плечах. Вздумают со мной торговаться или далее запираться — лишатся всего! Так и передай!

— Будет исполнено, государь! — склонил голову в почтительном поклоне боярин, пряча в бороде ехидную ухмылку. Запершимся боярам он «по — секрету» скажет, кому они на самом деле всем обязаны, ведь это именно он убедил грозного Смоленского государя проявить к затворникам милость и сурово их не карать. Всё равно, проверить его слова ни у кого из них духу не хватит.

«Серпентарий ещё тот — волынское боярство!» — подумал я, глядя на быстро удаляющийся отряд боярина. А оставшиеся в лагере волынские, холмские, брестские вельможи, с плохо скрываемой завистью, провожали недобрыми взглядами своего более удачливого коллегу.

Глава 12

На следующий день после взятия Владимира-Волынского, бывшие столичные жители могли наблюдать невиданные ими прежде шатры, разбросанные по всему городу. Их установили на главных городских площадях, дополнительно опоясав по периметру кольями. В этих шатрах разместились пехотинцы смоленского князя, видать боярских подворий на все введённые в город войска не хватало.

На главной Вечевой площади города ещё вчера, сразу после принесения городом присяги, был скинут вечевой колокол, а уже сегодня, с утра, посреди площади был разбит большой шатёр, а рядом с ним сбили деревянный настил и засыпали его песком. Здесь, как во всеуслышание объявили глашатаи, должно состояться судилище над волынскими боярами — переветчиками.

Ближе к обеду горожане, робкими стайками, стали стекаться к Вечевой площади, при этом сохраняя дистанцию от шатров и снующих около них людей. К главному шатру постоянно подъезжали на конях смоленские всадники, пробегали пехотинцы в блестящих на солнце шлемах, изредка появлялись там и волыняне из числа бояр, купцов, сотских.

Лицом к площади установили балдахин с богатой парчовой драпировкой. Вскоре из шатра, в сопровождении охраны и воевод вышел смоленский государь, и уселся на поставленный под балдахином золочённый столец. Балдахинная драпировка защищала смоленского властителя от солнца, которое в этот день светило особенно ярко. И она же бросала тень на хмурое лицо Владимира Изяславича, подчёркивая особенный, холодный блеск серых глаз, сурово смотревших из — под ниспадающих на лоб прядей тёмно — русых волос. По бокам от него, во всём чёрном, стояли пешими конные телохранители вооружённые бердышами. Воеводы полукругом стояли на самом краешке тени падающей от натянутого балдахина.