Запад глазами монастырей

— Один из богов, наверное. Говорят, что у них было много богов, — сказал Ван.

Ли довольно засмеялся и сказал:

— Вот ты и подтвердил, что ты — шудра. Для тебя всё это стороннее. А что на это скажет юноша? — повернулся он к Дон Мену.

— Я подошел к себе простым и честным путём. Всё, что я вижу, слышу, воспринимаю обонянием, осязаю, вкушаю, мерю ногами — всё это принадлежит моему сознанию. Здесь нет разделения на внешнее и внутреннее, на «моё» и «чужое». Свойства воспринимать в себе не делимы. Другое дело ум. Отторгая своей сутью, он вынужден полагать предмет отторжения. Так ум отрицает себя в самом себе. Поэтому он делит объекты своего мышления на «моё» и «чужое», на «внешнее» и «внутреннее». В этом ум тоже честен. Для него недоступно единое и неделимое свойство восприятий. Ум лишен единства. Ум расслаивает мир на двойственность. Остальное всё вариации ума.

— А причём здесь брахман? — сказал Ван.

— Если взять точкой отсчета сознание, то мир — это и есть я. Нет ничего вне сознания и даже «ничего» уже и моём сознании.

— Да, в этом он прав, — сказал У Тан, — Нет сознания и воспринимать нечего, и говорить не о чём.

— А сознание других людей, — возразил Ван.

— Чудак ты, Ван, откуда ты это узнаешь? Следовательно, нет самостоятельного «сознания других людей» вне моего сознания.

— Куда тебя понесло! Значит и я — плод твоего воображения? Хочешь, ударю.

— Опять ты не туда… «Плод воображения» предполагает ещё и другое воображение. А здесь нет никакого «плода». Всё есть сознание.

— Ну, ладно. Что из этого следует.

— Я верю Ли. Он говорит, что эти люди творили чудеса.

— Парень вам подскажет. Он знает, что такое чудо, — усмирил их Ли.

— Чудом является продолжение жизни там, где по обыденным представлениям она быть не может, — сказал Дон Мен, поэтому из такого мироощущения должны следовать натуральные чудеса.

— Почему?

— Преграду создаёт мировоззрение двойственного начала. Поэтому со времен, о которых рассказал Ли, была заповедь «адвайта», то есть «недвойственность». Нарушали её тогда только шудры, а теперь вся наша эпоха строится на двойственности.

— Ну, и, что? Как зависит чудо от мировоззрения?

— Другое отношение к событиям, другая реакция на события, другое поведение, другое отношение к себе… Всё это даст другой результат. Не удивляетесь же вы, когда нерадивая хозяйка долго взбивает масло из той же самой сметаны, что и у всех.

— Хорошо. Как иначе относиться к себе?

— Для органов восприятия всё возникает ниоткуда и исчезает в никуда. Когда Бхригу говорит: «Я созидаю все миры и пожираю их», то можно сказать, что он добавляет к этому сознание как точку отсчёта. Сознание — созидатель ниоткуда и уничтожитель никуда. Оно же тому свидетель. Это можно объединить словом «брахман». Что касается отношения к себе, то, так как брахман исключает двойственность, то всё — есть свойства. Поэтому возникают вопросы: «Что ты ешь, когда ешь?», «На что ты смотришь, когда смотришь?», «Что ты обоняешь, когда нюхаешь?», «Что ты осязаешь, когда щупаешь?», «Что ты слышишь, когда слышишь?», «Что ты двигаешь, когда меняешь тело?». Их будет шесть вопросов. Но к ним можно добавить теперь седьмой «о ком ты мыслишь, когда мыслишь?».

— Вроде простые и даже глупые вопросы…

— Для шудры, — пошутил Ли.

— А как бы ответил брахман?

— Когда я смотрю, то вижу сам себя. Когда я ем, то ем сам себя. Когда я нюхаю, то нюхаю сам себя…

— Абсурд какой-то, — прервал Ван Дон Мена.

— Нет в том абсурда, — вмешался Ли. — Абсурдно с другой точки.

— Какая это точка?

— Это разделение на двойственность: «я» и «не-я», «моё» и «не-моё».

— Э, вы, наверное, меня совсем за ишака принимаете. Разве разделение не принадлежит сознанию?

— В этом и возникла проблема в мире двойственности, сказал Дон Мен. — Люди перестали творить чудеса, окунулись в проблемы, страдания и болезни. Это — симптом.

— Какой?

— Ну, прежде всего, подтверждено предупреждение древних мудрецов: не переходи грань «адвайты». Человек нарушил это. Во вторых, появились новые точки отсчёта.

— Какие?

— Хотя бы тот же абсурд. Мы знаем о разделении на двойственность и живём этим миром. Поэтому не способны воспринимать «адвайту» напрямую. Вот почему Ван и вошел в затруднение. Такого не существовало для брахманов времён Ману. Они жили свойствами сознания так же легко, как Запад живёт теперь свойствами ума. Нет для свойств сознания иного, чем само сознание. Нет для людей Запада иного сознания, чем свойства ума.

— Говорят, что люди Запада тоже творят чудеса?

— Это так. Они летают, слышат и видят на огромном расстоянии. Но они отдали предпочтение той части двойственности, которую я назвал «внешней». Внешний мир стал предметом их деятельности. Ум вершит вариации в себе, но приписывает и направляет их для воздействия на внешнее. Ум приспосабливает и «крушит» всё под свои вариации.

. — Сильные эти вариации, — сказал Ван.

— Ум не имеет силы. Он взывает к двигательной силе. Если кто-то окажется таким же служителем ума, то он предоставит в распоряжение свою физическую силу. Ум в себе слаб, но он ищет себе подобных. Их можно убедить, уговорить, запугать.