- Война, - кинул он, соглашаясь. – Или вы думаете, что ее можно избежать? Я не вижу ни единого шанса этого сделать. России не простили то, что она посмела иметь свои интересы. Нам не простили занятие Панамы и завершение строительства там трансатлантического канала, выгода от которого уже сейчас - колоссальна[3]. Нам не простили независимости Южноафриканской конфедерации и нашего бизнеса там. Мы ведь агрегируем свыше девяноста процентов всего золота и алмазов, которые там добывают, вывозя их в Россию. Да еще и у англичан с немцами «подсасываем». Это несправедливо и непростительно, по мнению любого цивилизованного человека. Так ведь? А наши оловянные карьеры и тропические плантаций в Сиаме? А наш бизнес на Филиппинах? А наши нефтяные вышки и хлопковые плантации в Персии? А кофейные и хлопковые плантации в Эфиопии? А Китайский бизнес? А Корея? А Япония? А наш Карибский бизнес? Мы за последние четверть века настолько усилились и настолько укрепились, что это пугает многих старых игроков. И нам это не простили и не простят. Война – неизбежна. У нас постараются все это отнять. А возможно и что-то еще. Сверху. Вы понимаете? А значит, что? Правильно. Белые начинают и выигрывают[4]. Почему мы должны уступать инициативу нашим врагам?
Совещание закончилось.
Все ушли накрученные и взвинченные. Николай Александрович направился к себе в кабинет, поработать с бумагами. Спать не хотелось, слишком он накрутился себя.
Ближе к полуночи дверь тихо распахнулась и вошла Клеопатра. Красивая. Все еще красивая. Возраст уже тронул ее прелестный облик, но несильно. Так, легкой поволокой прожитых лет в виде редких, едва заметных морщинок и усталого, мудрого взгляда.
- Ты чего не спишь?
- Работаю. А тебе чего не спится?
- Война… - тихо произнесла она. – Это ведь страшно.
- Это неизбежно.
- Может быть…
- Что?
- Может быть лучше было их убить так же? Как этого, с клеймом на афедроне? И войны бы не вышло.
- Малыш, есть объективные процессы, которые нельзя вот так взять и отменить. Что Вильгельм, что Франц Фердинанд заложники своего положения. В их окружении много людей желает войны. По разным причинам. Чтобы предотвратить войну мне придется уничтожить львиную доля высшего руководства этих стран и серьезно проредить крупных бизнесменов, которые все это финансируют. И я ущемил их интересы.
- Но зачем?
- А почему я должен уступать?
- Ты же понимал, что это война. Зачем?
- Война. Но выбора у меня нет. Или я, или меня. Из сложившегося клубка противоречий не получится выйти миром. Слишком много амбиций и взаимно исключающих интересов. Кто-то должен уступить и отступить. И я не хочу отступать.
- Тщеславие? – Повела бровью Императрица.
- Самосохранение. Проигравший будет съеден.
- Не понимаю… - покачала она головой. – Ты говоришь очень странные вещи.
- Экономика с каждым днем все сильнее становиться глобальной. Каждый уголок Земли становиться востребован. Где-то картошку выращивать, где-то снаряды точить. Наше общество переходит в период возрождения давно утерянной Империи. Не этих непонятных образований с пузатыми и напыщенными варварами. А настоящей Империи. В свое время Наполеон Бонапарт почти сумел. Почти. Но это неизбежно.
- И ты хочешь побороться?
- Хочу.
- И тебе не жалко людей?
- Жалко. Именно поэтому и хочу попробовать. Если у меня все получиться, то я смогу предотвратить многие войны и жертвы, каким нет числа. Настоящая Империя – это не только величие правителя, но и покой для подданных. И если смотреть дальше, заглядывая в будущее, то перед человечеством сейчас стоит важнейшая задача – объединиться и выплеснуться за пределы планеты. В любой момент с Землей может случиться какая-нибудь беда. Но если люди будут жить на многих планетах, они смогут выдержать это потрясение.
- Грезы… грезы… - покачала она головой. – Признайся, ты просто одержим успехом. Ты заскучал после Восточной войны. Ты просто хочешь новых побед.
- Хочу, - улыбнулся Николай Александрович.
- А люди? Как же они? Ты ведь кладешь их жизнь на алтарь своего тщеславия.
- Определенно, тщеславие мой самый любимый из грехов. Он так фундаментален. Себялюбие - это искусственный наркотик.
- Ты невозможен… - покачала она головой с улыбкой.
- В конце концов уже слишком поздно.
- А если бы я пришла раньше и попросила тебя остановиться? Ты бы остановился?
- Я бы обнял тебя. Нежно поцеловал. И начал эту войну. Я слишком долго к ней готовился. Больше двадцати лет.
- Больше двадцати лет? Еще до нашей встречи?
- Да. Еще до нашей встречи. После того крушения поезда в 1888 году я о многом задумался, взгляды на многое пересмотрел и пришел к выводу, что новая Большая война неизбежна. Называй ее войной за Римское наследство.
- Римское? Но причем тут Италия?