Западня

Гарчибальд Беспалый был мужчина статный, горбоносый и смуглый — родом из Пуантена. Он восседал на крепкой лошади и посматривал на собеседника свысока, чему способствовали остатки сословной гордости: Гарчибальд некогда принадлежал к не слишком знатному, но все же баронскому роду. Пленси, напротив, был тощ, белобрыс и вертляв. Где он родился, не знал никто, включая самого Гриба. В Либидум он прибыл пешком. И все же ни тени подобострастия не было в облике худосочного следопыта: в Боссонских Топях зачастую не сила важна, а хитрость и опыт. Опыта Скурато было не занимать, и Беспалый о том прекрасно ведал.

— Предлагаю отправиться в таверну «Волчий зуб» и обсудить все за чаркой доброго вина, — предложил пуантенец. — Один, как говорится, в поле не воин, а двое…

— Трое, — сказал Пленси, указывая на дорогу.

Гарчибальд обернулся и увидел всадника, неторопливо к ним подъезжавшего.

Всадник сей привлекал внимание с первого взгляда. Был он рыж, огромен и обликом своим подобен глиняному истукану, только что вынутому из печи для обжига. В руках он держал длиннющее копье, украшенное вместо вымпела плохо выделанной шкурой какого-то животного, за спиной висел огромный круглый щит, а к седлу были приторочены булава и тяжелый арбалет, из тех, которые устанавливают на специальные треножники, чтобы посылать стрелы в защитников крепостей.

— Да никак это Гуго Пудолапый, — удивленно молвил пуантенец, приставив ладонь козырьком к глазам: всадник ехал со стороны заходящего солнца.

Гуго двигался на них, как осадная машина на крепостную стену.

Завидев стоявших посреди дороги, он что-то глухо прорычал и положил поросшую рыжим волосом лапу на рукоять огромного двуручного меча, бившего по задним ногам его лошади.

— Тот самый Гуго, — ухмыльнулся Пленси, — который как-то в одиночку одолел две дюжины пиктов. Говорят, дикари не смогли стащить его с лошади и от позора вскрыли себе животы.

— А еще говорят… — начал было Беспалый, но тут рыжий великан привстал в стременах, разинул пасть и гаркнул:

— С дороги, канальи!

Гарчибальд и Скурато переглянулись. Подобный вызов Свободных Землях значил только одно: немедленный поединок на метательных ножах. Правда, Гуго не признавал местных традиций: всякому оружию он предпочитал свой двуручный Трипамадор, которым был способен сокрушить дубовую рощу.

— Я как раз хотел заметить, что, по слухам, наш Пудолапый не отличается хорошим зрением, — быстро проговорил пуантенец.

— А у нас есть дело поважней, чем дорожная драка, — так же торопливо молвил Пленси.

Он шагнул на обочину, Гарчибальд осадил коня на другую, и рыжий верзила проследовал мимо, гордый, как перезрелая девица накануне свадьбы, и величественный, как Железная Башня стольной "Гарантии. — Ты заметил? — спросил пуантенец, когда лучи закатного солнца заполыхали на медной оковке щита за спиной Гуго. — У него на шее связка чеснока.

— Да, — кивнул задумчиво Пленси. — И разит от него так, словно наш Пудолапый поглотил всю чесночную колбасу во всех тавернах Свободных Земель.

Глава вторая

Катль на тауранском наречии значит «кот». Провинция Тауран граничит с Боссонскими Топями, и немало тамошних словечек перекочевало в жаргон боссонцев. Хотя боссонцы и презирают своих соседей и называют их «бычеглазой деревенщиной, не знающей леса». Презирают, потому что тауранцы, бывшие некогда форпостом Аквилонии на западе, теперь остались в тылу Свободных Земель, хотя и продолжают считать себя защитниками величайшей державы хайборийского мира.

Катль значит также «кошачий коготь», а боссонцы именуют этим словом метательный нож, столь популярный в Свободных Землях. Пожалуй, более популярный, чем тяжелый лук, коим в совершенстве владеет каждый здешний воин. Но воины живут на довольствии, а нож — принадлежность всякого свободного человека, и от того, как ты им владеешь, зависит и твой кусок пирога, и сама жизнь.

Посему прозвище «Катль» за просто так не дается. Надобно его заслужить, а Бэда его заслужил и готов был отстаивать, пока рука не ослабеет.

Бэда был человеком от природы незлобивым и любил улыбаться. Во всяком случае, в прежние времена. Улыбался он по-простецки, растягивая толстые губы, а крепкие щеки, гладкие и упругие, розовели при сем, как у младенца.

Теперь его здоровая физиономия несколько подвыцвела, кожа приобрела сероватый оттенок, а густые брови чернели, словно нарисованные сажей, и под ними время от времени вспыхивали холодной сталью серые глаза — так блещет клинок кинжала, неосторожно приоткрытый темной полой плаща… И когда он, стоя возле ограды дома тарифа Партера, чему-то недобро улыбался, легко было понять, почему форт Либидум, да и, пожалуй, вся Тхандара, с некоторых пор боится этой улыбки куда больше, чем хмурого, исподлобья взгляда Бэды Катля.