Западня

– Лишь бы только этот негодяй де Сентак, увидев меня здесь, не попытался организовать новое похищение… Ах! Нужно было обо всем рассказать настоятельнице или доктору.

К счастью, к Маринетте подоспела подмога, на которую она даже не рассчитывала. Ближе к трем часам приехала Филиппина, сестра мадам де Сентак.

Все были настолько ошеломлены мнимым несчастным случаем, что забыли сообщить о нем даже членам семьи де Блоссак.

Узнав от мужа Годфруа, в каком состоянии оказалась ее сестра, молодая женщина, не мешкая ни минуты, накинула на плечи манто, поцеловала детей и отправилась в особняк на площади Дофин. И обнаружила там Маринетту, которая в двух словах объяснила ей, как оказалась у постели больной.

– Очень хорошо, дитя мое, – сказала Филиппина. – Я очень рада, что вы питаете к моей сестре такую признательность. Мы с вами позаботимся о мадам де Сентак и будем ухаживать за ней до тех пор, пока она не поправится. И тогда Эрмине не придется ждать, когда с ней начнут нянчиться сиделки.

– Нам нужно будет договориться о том, когда у ее постели буду я, а когда вы, – сказала Маринетта.

– Да, дитя мое. Вот здесь, в туалетной комнате, мы поставим кровать и будем по очереди на ней отдыхать.

– Как пожелаете, мадам.

– Как она себя чувствует?

– Некоторое время назад успокоилась.

– Ах!

– Но доктор тревожится.

– Что он сказал?

– Ничего. За него говорило выражение лица. Когда я вошла, он был здесь, а мадам, ваша сестра, металась в бреду.

– Она спит?

– Не думаю.

– Значит, я могу поговорить с ней, поведать, что я здесь, что мы будем за ней ухаживать?

– Ах, мадам! В этом нет никакого смысла.

– Почему?

– Потому что она не в состоянии вас видеть и слышать.

– Бедная! Бедная моя сестра! Но как это произошло?

– Тс-с! – вполголоса произнесла Маринетта. – Доктор велел не оставлять ее наедине с мужем.

– В самом деле? Доктор Брюлатур так сказал?

– Да, мадам.

– Значит, у него есть подозрения?

– Я не знаю, – озадаченно ответила девушка.

Настаивать Филиппина не стала.

Она занялась приготовлениями, чтобы прожить какое-то время у сестры, и послала домой гонца предупредить, чтобы дома ее не ждали.

Несколько мгновений спустя проведать свояченицу приехал Годфруа. Его впустили в комнату больной, хотя доктор запретил кому-либо ее навещать.

– Где Сентак? – спросил он у горничной.

– Хозяина с утра никто не видел, – ответила девушка.

– Вот как! – промолвил Годфруа.

А когда служанка ушла, повернулся к жене и добавил: – Что ни говорите, а это странно.

– В самом деле. Может, доктор Брюлатур знает чуточку больше остальных?

– Посмотрим.

Ближе к вечеру, примерно в половине шестого, явился Сентак. Но поскольку Маринетта в этот момент молилась, встав коленями на небольшую скамеечку и повернувшись к висевшему на стене распятию, он ее не узнал.

– Здравствуйте, моя дорогая сестра, как себя чувствует наша больная?

Мадам де Мэн-Арди очень хотелось ответить, что он не выглядит как человек, которого тревожит состояние Эрмины, но, будучи по натуре робкой, удовлетворилась лишь тем, что сказала: – Ей плохо.

– Что сказал доктор?

– Состояние больной внушает ему тревогу.

– Ах! Но ведь он должен ее спасти! – воскликнул саиль тоном глубочайшей убежденности.

Филиппина посмотрела на зятя. Его лицо излучало самое пылкое чистосердечие, впрочем, он и в самом деле говорил искренне.

Давид не погиб и теперь индус был заинтересован в том, чтобы жена жила, по крайней мере до тех пор, пока ситуация не изменится.

– Кто эта особа? – спросил он, указывая на Маринетту.

– Юная девушка. Будет ухаживать за Эрминой.

Сентак даже не подозревал, что перед ним та самая Вандешах, которую он так упорно искал и которую, вследствие целого вороха сложившихся обстоятельств, страстно любил.

Ах! Если бы он только знал!

Но Маринетта, которая, услышав этот страшный голос, поначалу перестала взывать к Господу и вздрогнула, будто еще глубже погрузилась в свою молитву.

II

После событий, имевших место в подземелье, о которых мы во всех подробностях рассказали, все участники этой драмы, за исключением, конечно же, Симона и Сатюрнена, погребенных под огромной глыбой, отделившейся от скалы в результате взрыва порохового заряда, так вот все участники этих событий, говорим мы, вернулись в Бордо.

Ни Андюс, ни Сентак, будто заключив между собой негласное соглашение, не посчитали уместным рассказать правду об общественном положении Семилана. Прежний главарь банды проникся к своему бывшему лейтенанту восхищением и в силу этого держал рот на замке.

«Этот парень далеко пойдет, – сказал он себе. – К тому же он мой ученик. Я был полным идиотом, что подкинул ему мысль ударить меня ножом, и получил по заслугам».

Потом, немного поразмышляв, мысленно добавил: «Да и потом, он оказался в обществе, отказаться от которого уже никогда не захочет, чтобы вновь зажить нашей жизнью – независимой, но слишком беспокойной. Так что я стану подлинным главарем банды при первом моем желании».

Что же до Сентака, то он понимал, что, выдай он Семилана, тот тоже заговорит, что может закончиться очень плохо – как для него самого, так и для бандита.