Западня

— Я как лицо, несущее ответственность за безопасность сих мест,— продолжал шариф,— обязан не допустить самочинной охоты, чреватой ненужными жертвами, потому и вызвал вас, специалистов.

Гарчибальд и Пленси полыценно зарделись. Цвет лица Гуго не изменился, ибо был и так достаточно багров, чтобы краска чувств могла на нем отразиться. Если у Пудолапого, конечно, были какие-нибудь чувства.

— Не хотелось бы отнимать слишком много времени у столь занятого человека, как наш шариф,— светским тоном молвил Гарчибальд Беспалый,— но все же хотелось бы войти в курс дела. Ибо, если мне не изменяет память близится очередное полнолуние.

— Есть наводки? — спросил Скурато.

— Кого и где будем давить? — пробасил Гуго.

— Позволь, тариф, я расскажу о бандите с Волчьих Холмов,— робко вставил Баткин.

И он поведал следопытам историю, которая уже была известна тарифу и подслушивавшему под дверьми Катлю.

— Что скажете? — спросил Партер, когда фермер кончил излагать свою историю.

— Чушь! — гаркнул рыжий верзила.

— Очень может быть,— осторожно молвил Пленси.

— Даже если Черный Джок воскрес...— начал Гарчибальд, но шариф прервал его, энергично ударив кружкой по столешнице:

— Джок! Ерунда! Джок мертв с тех пор, как получил клинок в свою дурную башку! Послушайте, месьоры, если я могу вас так называть, все это чушь. Только я доподлинно знаю, кто этот волк-оборотень! Я знал его, я верил ему, как сыну, он любил мою дочь. Он обманул меня, и я отправил его на каторгу, откуда этот прохвост недавно бежал, а потом набрался наглости явиться ко мне, дабы заверить в своей невиновности, Я заключил его в яму, откуда в ночь полнолуния сей сын тьмы исчез, задрав когтями охранника. С тех пор он наводит ужас на мирных поселенцев Тандхары! Увы мне, увы, сколь близорук оказался я, избранник народа, сколь недальновиден...

— И кто же сей тать? — негромко осведомился Гарчибальд.

— Назови нам его имя, дабы мы смогли помешать злодею совершать дела черные,— вкрадчиво молвил Скурато.

— Кто этот ублюдок?! — взревел Гуго.

Шариф понурил голову, отер со лба крупный пот и молвил:

— Бежал из ямы, обратившись зверем лесным и задрав моего человека, не кто иной, как Бэда Катль, убийца Черного Джока!

Глава шестая

Заходи, Партер, садись. — Катль? Это ты? Сынок... — Кресло возле камина, шариф. Садись.

Шариф сел.

— Ты ведь не думаешь меня убивать, Бэда? Согласись, мало чести прикончить старика, сидящего в кресле...

— А много ли чести натравить убийц на человека, который этого не заслуживает?

— Так ты все слышал?

— Догадливый. Почему ты сделал это, шариф?

Партер хотел подняться, но, завидев тускло блеснувший хассак в руке Катля, остался сидеть.

— Сначала ты обманул меня, когда я убил Черного Джока. Я убил его по праву поединка и по просьбе людей, которых он обидел. Ты схватил меня и отправил на каторгу.

— Я отправил тебя к губернатору, а уж он решил...—

Губы тарифа пересохли, и он облизнул их, чувствуя, что и язык стал подобен сухой пемзе.

Катль смотрел ему в глаза с тем странным, оскорбительным презрением, благодаря которому он получил свое прозвище. Щеколда, опустившаяся на дверь за спиной тарифа, вынуждала Партера принимать этот взгляд, не суливший ничего доброго.

— Ты отправил меня на каторгу, потому что я любил твою дочь,— закончил Бэда.— Плохая партия, не так ли?

— Ну что ты...

— Плохая. Зачем тарифу Либидума зять-разбойник? Ты ведь не принял всерьез моих слов, что я хочу остепениться построить ферму, зажить с Эллис чин-чинарем и все такое…

— Сынок, ты ошибаешься!

— Тогда зачем ты сдал меня после поединка с Джоком?

— Так велят законы, сынок, ты знаешь, что губернатор запретил поединки на ножах!

— Плевал ты на губернатора! Поединки! Да в Тхандаре на дуэлях убивают людей больше, чем комаров на крупе лошади за дневной перегон!

— Но я представляю власть, сынок. Подумай сам, что будет, если боссонцы утратят последние представления о крепкой руке!

— Это твоя-то рука крепкая? Если ты так в себе уверен, зачем же объявил меня волколаком и нанял убийц? Человека своего не пожалел, горло ему железными кошками разодрал, только бы представить мое бегство как побег оборотня! Зачем? А я-то, вернувшись с рудников, пришел к тебе искать справедливости! Принес доказательства виновности Черного Джока, думая, что в прошлый раз ты ошибся! Скажи, шариф, чтобы я понял тебя своей тупой головой: ты схватил меня во второй раз, бросил в яму, потом явился с ласковыми речами, убедил, что мне сочувствуешь, а неволя моя вызвана исключительно присутствием соглядатаев губернатора Бранта, предложил бежать. Я устроил подкоп и ушел в леса, туда, где мне и место. И что же я узнаю? Ты объявляешь меня оборотнем, волколаком и натравливаешь на меня следопытов, готовых усмотреть нечистое в собственной матери, лишь бы получить награду? Зачем, шариф?

— А ты уже скоблишь щеки,— сказал Партер печально.

— Я много чего повидал в каменоломнях,— откликнулся Бэда,— Так будем разговаривать?