Западня

— Она сразу это узнала, как только они прибыли. Спросила мать, кто есть еще из ближайших родственников, но у женщины никого не было. Поэтому, весьма справедливо, Шейла попросила сообщить об отце… Ну, ты знаешь, как она умеет настаивать. Мать была в ужасном состоянии, вот и открыла тайну. У нее умирал сын, и ничто другое ее не волновало.

— Значит, Шейла узнала, что я отец мальчика. — Лицо Давида было всего в нескольких дюймах от лица Иена, в голосе его слышалась едва сдерживаемая ярость. — И она решила украсть кровь моего сына и его матери и выдать эти образцы за кровь Марка и свою собственную?

— Да.

— Черт возьми, зачем? Почему она хотела подловить именно меня? Я ведь был за тысячи миль отсюда!

— Появилась возможность свести старые счеты. Давняя обида. Деньги. Не знаю… Спроси ее сам. Может, просто хотела посмотреть, получится ли у нее.

Повисло молчание. Иен зажег новую сигарету и глубоко затянулся. Руки его дрожали, и он залпом выпил виски.

— Шейла совершенно неподражаема в этом. — В голосе Иена звучало восхищение. — Согласись, это была невероятно хитроумная схема. Я всегда считал, что эта женщина — просто ходячий учебник по психопатии. И она уж точно очень умна.

— Да, я полон восхищения, — ухмыльнулся Давид с сарказмом. — А когда ты об этом узнал? С какого момента?

— Не тогда, когда подписывал документы о том, что брал образцы крови, позже. Шейла очень переполошилась, когда ты приехал, она хотела купить мое содействие. Сказала, что собирается наконец подловить тебя. Я хотел рассказать тебе, но потом увидел, что ты поладил с детьми… И мне нравилось, что ты рядом. Ты знаешь, мы с Шейлой… давно стали сообщниками. У меня просто не было выбора.

— Дерьмо собачье! — рявкнул Давид. — Выбор есть всегда. Как ты мог так низко пасть?!

— Ну, так получилось. Я сам этому не рад.

— А как насчет Марка и Миранды? — Давид почувствовал, как что-то сдавило горло, стало трудно дышать. Было больно признавать то, что он уже осознал. — Эти несчастные дети не имеют ко мне никакого отношения. Вот что все это значит! — Давид снова потряс Иена за плечо. Голова бедняги безвольно болталась на шее.

— Похоже, что так… Мне очень жаль.

— О Боже! — Давид, пытаясь справиться с противоречивыми чувствами, глубоко и медленно дышал. Он успел привыкнуть заботиться об этих несчастных детях. Он практически поверил, что они его дети.

— Но… Бога ради, чьи же они тогда? Твои, да?

— Нет… Сомневаюсь, — Иен издал какой-то безразличный смешок. — Неужели ты не видишь? Она уже прибрала к рукам все мои деньги. Если бы это были мои дети, ей не нужно было бы снабжать меня наркотиками, можно было просто потребовать деньги на содержание детей.

Давиду не хотелось признаваться самому себе, что кроме ярости, которую у него вызывало это мошенничество, это беззастенчивое использование его доверчивости, он испытывал все же чувство облегчения. Именно поэтому еще больше его возмущало, как поступили по отношению к Марку и Миранде. Их собственная мать сыграла с ними жестокую, бессмысленную шутку, только ради какой-то ничтожной суммы, или чтобы отомстить ему за реальное или воображаемое прегрешение. А может, просто чтобы доказать свою изобретательность и находчивость. Давид так сильно стукнул кулаком по столу, что задрожали бокалы. Люди с любопытством смотрели на него. Бар постепенно заполнялся посетителями, становилось шумно и весело. Однако его порыв здесь не был чем-то необычным.

— Не может быть, чтобы для тебя известие об отцовстве стало таким уж сюрпризом, — Иен посмотрел на друга. — Ты что же, на самом деле никогда не трахался с ней?

В течение пары секунд Давид был очень близок к тому, чтобы ударить человека кулаком в лицо. Он даже предвкушал, как хрустнет сломанный нос, как осколки выбитых зубов вопьются в костяшки его кулака.

— Ты, ублюдок, — прорычал он, плотно сжав челюсти, пытаясь сдержать агрессию, — ты ведь знал, что я не могу оспорить результаты анализа на ДНК. Как же ты мог молчать и при этом смотреть мне в лицо день за днем?

Возле стойки бара возникла какая-то суматоха. Тщедушный лысеющий человек в помятом костюме пытался завязать драку с двумя индейцами. Люди отходили в стороны, громко смеясь. Оба друга посмотрели на потасовку, и напряжение между ними моментально исчезло.

— Понимаешь, — признался Иен более спокойно, — я знал, что рано или поздно все откроется. Я бы сказал тебе, поверь. Я даже написал это все и заверил. У меня в хижине лежат два письма, каждое в трех экземплярах. В тумбочке, возле кровати. Просто на всякий случай… ну, ты понимаешь.

— На случай если ты напьешься до смерти или умрешь от передозировки? Чтобы ты мог хотя бы после смерти очистить свою совесть? — холодно спросил Давид и отвернулся.

— Ну да. Что-то в этом роде. — Иен встал со стула. — Мне нужно ехать домой, а то я не смогу вести машину. Я ухожу, Давид. Поверь, мне очень жаль.