Западня Данте

Пьетро тоже прихватил несколько осколков, убрав их в носовой платок.

Они одновременно поднялись на ноги. Броцци вытер лоб и осмотрел пустые глазницы трупа. Черные дыры, обведенные красным. В ранах просматривались какие-то серебристые блики. Один особенно ярко блестел на остатках века.

— Не удивлюсь, если глаза ему вырезали стеклом… Он мог умереть от ран или от удушья, что в данных обстоятельствах бывает куда чаще. Но ему выпустили всю кровь… Святая Дева, какое чудовище могло совершить подобную гнусность?

Пьетро потер подбородок:

— Вы ведь пользуетесь доверием суда, не так ли, Броцци? Тогда скажите мне… Какая связь между смертью какого-то актера и правительством республики?

Он говорил очень тихо. Броцци кашлянул, глядя на него поверх очков.

— Какая связь? — Он указал на пол, где находился какой-то предмет, ранее не замеченный Пьетро. — Вот она, связь, мессир.

Пьетро поднял предмет и покрутил в руке. Это оказалась золотая брошь с переплетенными инициалами «ЛС», а под ними два меча и инкрустированная жемчугом роза. Виравольта вопросительно посмотрел на Броцци.

— «Л» и «С», — прокомментировал врач, — роза и мечи… Речь идет о Лучане Сальестри. Знатной куртизанке и любовнице… Джованни Кампьони, одной из самых ярких фигур в сенате, как вам известно. Его подозревают в излишней либеральности к народу. Как некогда дожа Фальера [11]. У Кампьони свои представления о том, как надо реформировать республику, которые не вызывают восторга у многих патрициев, придерживающихся диаметрально противоположных взглядов. Но это человек неоднозначный… Некоторые считают его мечтателем, другие видят в альтруистических речах удачный способ замаскировать чудовищное властолюбие. Кампьони довольно долго был послом Светлейшей в Англии, Франции и Голландии. Говорят, завел там друзей среди философов и сильных мира сего и теперь опирается на их в разной степени нелепые теории, изобретая новые системы правления. — Броцци оправил свое темное облачение и продолжил: — Вам известно, насколько сложны отношения у дожа и венецианских властных структур с нашим добрым народом. В первую очередь они желают сохранить то хрупкое равновесие, на котором базируется наша конституция. С этой точки зрения мы всегда шли впереди, и наш режим вызывал восхищение соседей. Венеция свободна, но под отличным присмотром. Любовь народа всеобъемлюща, но прагматична… Трудно найти золотую середину между крайностями и услышать голос разума там, где страсти могут разгореться мгновенно, а иногда и с неожиданной яростью… Достаточно малости, чтобы вся конструкция заходила ходуном. Именно этого более всего и страшатся наши политики, одержимые стремлением загасить малейшую искру в пепле. Все, способное угрожать республике. Призрак заговора Бедмара по-прежнему жив… Прибавьте к этому, что Кампьони поддерживает треть Большого совета… Вы же понимаете, что Тайные не могут не увидеть здесь тени возможного заговора. В этом нет ничего удивительного, они каждые две недели изобретают нам очередной. Нов данном случае есть еще кое-что, о чем вам, возможно, не сообщили… в принципе скорее подтверждающее их подозрения.

— О чем вы?

Броцци загадочно улыбнулся:

— Видите ли, мессир, Марчелло Торретоне был не только актером театра Сан-Лука. Он был также… тайным агентом Десяти и Уголовного суда. Как и вы. Смеха ради Тайные прозвали его «Арлекин».

Пьетро резко выпрямился и некоторое время молчал.

— Ага… Понятно. Ну конечно. Действительно важная деталь. В переданном мне докладе эту подробность предусмотрительно опустили. Эмилио мог бы меня предупредить. Впрочем…

Он поднялся:

— Благодарю, сьер Броцци.

Виравольта задумчиво прикусил губу. Эмилио Виндикати не мог не владеть этой информацией, когда давал ему поручение. Но в полученном от него докладе ни словом не упоминалось ни о броши Лучаны Сальестри, ни о сенаторе

Джованни Кампьони. Вероятно, Эмилио предпочел не упоминать имена в отчете, чтобы его эмиссар узнал все от Броцци. Осторожность никогда не бывает лишней. Особенно если в этом деле и впрямь замешаны лица, принадлежащие к самой верхушке государства…

«Как бы то ни было, мне это ни о чем не говорит», — подумал Пьетро.