Западня для лорда

Венеция пребывала не в лучшем виде. Ее синее шелковое платье испачкалось и разъехалось по швам, поскольку она ползала в нем на коленях по полу. Ее волосы, лишившись половины шпилек, свободно рассыпались по плечам. Она гневно откинула их назад, чувствуя себя усталой и грязной из-за того, что случилось в приюте для падших женщин в Уайтчепеле.

— Как давно вы помогаете им? — спокойно, без тени осуждения в голосе поинтересовался Линвуд.

— Несколько лет, — ответила она, надеясь, что он не станет вдаваться в подробности. Она была так измотана, что сомневалась в своей способности скрывать правду. — Одна благотворительная организация предоставляет приют для женщин древнейшей профессии, пожелай они зарабатывать себе на жизнь иным способом. Здесь они и их дети могут оставаться сколь угодно долго.

— Такое дело стоит затраченных усилий.

— Рада, что вы меня понимаете. Многие, увы, нет.

— Как себя чувствует пострадавшая женщина?

Его голос слегка дрогнул, он переживал не меньше ее.

— Физические повреждения незначительны. Но кто знает, какие шрамы насилие оставит в ее душе? Она выживет. Женщины — существа сильные. Им по-другому нельзя.

— Возможно, не такие сильные, как им кажется, — мягко возразил Линвуд.

Венеция тут же поняла, что он имеет в виду вовсе не обитательниц Уайтчепела. Их взгляды встретились.

— Вот поэтому они так часто пускают пыль в глаза, — призналась она, грустно улыбаясь. — Спасибо за то, что сопровождали меня, и за все, что сделали.

— Всегда пожалуйста, Венеция. Рад, что позволили помочь.

Посмотрев ему прямо в глаза, она высказала то, что было на сердце:

— Вы не тот человек, которым вас считает весь Лондон.

— То же самое я могу сказать и про вас.

— Возможно, мы и в самом деле друг друга стоим, — повторила она слова, произнесенные лунной ночью на балконе.

Он протянул ей руку, и она, сжав его пальцы, пересела на сиденье рядом с ним. Ехать, держа его за руку, казалось совершенно правильным и успокаивающим после всех невзгод, пережитых этой ночью, а также и вновь всплывших в памяти давних воспоминаний.

— Мне страшно за этих женщин. — Невидящим взором глядя на противоположную стенку экипажа, Венеция заново переживала аналогичную сцену из ее прошлого. — Негодяи, совершившие это, скорее всего, были наняты хозяином одного из домов терпимости, где прежде работали эти женщины.

— В таком случае велика вероятность, что магистраты с Боу-стрит отыщут их.

Венеция лишь покачала головой:

— Констебли ничего не станут предпринимать. Не в первый раз уже возникают подобные трудности, хотя такого ужаса, как сегодня, еще не было. Закон не охраняет проституток. — В ее голосе послышалась горечь, которую она, будучи слишком усталой, даже не пыталась замаскировать. — Простите меня, я вовсе не собиралась читать вам нотации. — Она откинулась на спинку сиденья. — Боюсь, для вежливости я слишком измотана.

Он нежно обнял ее за плечи:

— Изнасилование — страшное преступление. Мерзавцы, его совершившие, будут найдены и наказаны, Венеция. Я уверен, что в данном конкретном случае магистраты с Боу-стрит внимательнее отнесутся к своим обязанностям.

Венеция была слишком усталой, чтобы понять истинный смысл его слов. Ее голова отяжелела, отказываясь соображать. Линвуд казался ей сильным, теплым и безопасным, и она прислонилась к нему, радуясь, что он искренне обеспокоен как судьбой бедной поруганной женщины, так и ее собственной.

— Боюсь, вы заблуждаетесь, хотя всем сердцем хочу, чтобы вы оказались правы.

— Правосудие восторжествует, Венеция.

— В самом деле?

Его слова имели горько-сладкий привкус. Правосудие для павших женщин. И для Ротерхема. Об этом сейчас думать совсем не хотелось. Переплетя пальцы с пальцами Линвуда, она положила голову ему на плечо и, запретив себе думать о чем-либо, просто наслаждалась его обществом, покачиваясь в экипаже, катящемся по спящим улицам Лондона.

Венеция легла в постель, как только приехала домой, но ее сон был тревожен. Ей снился Линвуд.

Во сне она стояла в своей спальне. Судя по льющемуся из окон холодному свету, был белый день, но она тем не менее была облачена в свое новое вечернее платье из черного шелка, которое приберегала для особых случаев и которое наверняка вызвало бы нешуточный скандал. Но такая огласка пойдет на пользу и ей, и ее театру. Ее волосы были собраны в высокую прическу с несколькими выпущенными прядями, красиво обрамляющими лицо и ниспадающими на шею. Она смотрела на мужчину, сидящего у нее на кровати, полностью одетого во все черное, будто они заранее договорились о соответствии нарядов. Он хранил молчание, его черные глаза сверкали от страсти и невысказанных секретов.

— Вы хотите меня? — спросила она низким, томным голосом, напряженно ожидая ответа, который по какой-то причине представлялся для нее чрезвычайно важным.

Линвуд не произнес ни слова. Ему не нужно было этого делать, ответ она прочла в его взгляде, в его напряженном теле, в окружающем воздухе, которого вдруг стало так мало, что было нечем дышать.