Западня для ведьмы

– Если вы, чтобы сломить меня, в своей подлости зложительской станете угрожать, что причините какой вред или просто боль хоть человеку, хоть животному, хоть кому-то из нелюдских рас, хоть какому другому живому существу, хоть духу мертвеца, да будете вы тогда во всем лишены милосердия от кого угодно до конца этой жизни, что бы с вами ни случилось. Я об этом прошу, и госпожа моя Тавше меня слышит! – Воцарилась звенящая тишина, после чего Зинта, сбавив тон, добавила: – Это проклятие, ежели сами не поняли. И если приметесь за то, о чем я сказала, – оно осуществится, я у Госпожи в милости. На Дирвена-то она за меня прогневалась, после того как этот балбес прирезал сдуру моего пациента. Вот и вам несдобровать. Поэтому лучше разузнайте заранее адресок того мастера шляпных дел, которому ваши коллеги шляпу с кармашком для Дирвена заказывали. А ну как вам пригодится, если вдруг тоже чего отрастет? Или, может, не отрастет – наоборот, что-нибудь отвалится…

– Госпожа Зинта, вы совершенно напрасно так драматизируете ситуацию, – вздохнул один из этих безликих серобалахонников в маске с наводящими уныние невыразительно-правильными чертами – у всех, кого она тут видела, маски были одинаковые. – Мы всего лишь пригласили вас сюда, чтобы побеседовать.

– И который день уж беседуем?

Не сказать, чтобы ее держали в совсем скверных условиях. Тут была и кровать с чистым бельем, и комод со всякой нужной женщине мелочью, и прикрывающие наглухо зарешеченное оконце шторы с вытканными розами, от потолка до пола – впрочем, изрядно потрепанные. Зинте подумалось, что их, должно быть, или конфисковали, или получили как пожертвование на казенные нужды из какого-нибудь обветшалого аристократического гнезда. В отдельном чулане – уборная, там же умывальник с тазом.

Ей не говорили, что она находится в Доме Инквизиции. Сама поняла. Или не прямо там, но все равно взаперти ее держат светлейшие инквизиторы, чтоб их Тавше как следует проучила.

Они допытывались и об Эдмаре, и о Суно, и об истории с Тимодией, и о чем говорили Эдмар с Римендой, а Зинта, зная за собой, что может невзначай сболтнуть лишнее – какой-нибудь пустяк, который подтолкнет их сделать нужные выводы, уж это они умеют, – на все вопросы отмалчивалась и только стыдила собеседников.

Теперь вот начали угрожать, но сразу получили в ответ упреждающее проклятие – словно ринулись в дверь, да запнулись о натянутую над полом веревку. К такому обороту Зинта подготовилась заранее: понятно, что с этих вполне станется мучить кого-нибудь постороннего, чтобы оказать давление на неприкосновенную служительницу Тавше. На то, что контратака не заставит себя ждать, они, похоже, не рассчитывали.

– Госпожа Зинта, лишить человека всякой надежды на милосердие при любых обстоятельствах – это чрезмерно жестоко, вы не находите? – с упреком осведомился один из допросчиков.

– Да уж не вам рассуждать о милосердии и жестокости, – отрезала лекарка. – После того, чем вы мне пригрозили, ваши речи на эту тему не в счет.

– Каждый имеет право на сострадание, – мягко возразил другой инквизитор. – Вам ли это отрицать?

– Ваши бы слова да золотом на серебре выложить, да только кто бы говорил.

– Вы не правы. Мы заботимся о благе всех жителей Ларвезы, о спокойствии и стабильности…

– О своем благе, чего уж там.

– В том числе о своем, но прежде всего о всеобщем, ради этого мы и просим вас поделиться информацией, а потом, когда все вопросы будут улажены, вы сможете вернуться домой.

Терпения им было не занимать, да и вежливости тоже, но сквозило в их прохладной деловитой учтивости что-то отвратительное – словно кусок пирога, который на вид пригляден, а внутри кишит червями.

Прогневать Тавше они не хотели, потому обращались с лекаркой хорошо, но отпускать ее тоже не собирались, на этот счет Зинта не обольщалась. Ей же сказали: когда все вопросы будут улажены. Даже если она выложит им, что знает, может статься, что продержат ее здесь до старости. На всякий случай, ради блага и спокойствия.

Тускло освещенная комната, спертый воздух, тишина, только где-то далеко под полом еле слышно скребутся мыши. Словно тебя поселили в склепе. Возможно, инквизиторы Ложи рассчитывали добиться своего измором: пройдет сколько-то времени, и узница станет сговорчивей просто потому, что у нее голова пойдет кругом от одиночества и этой затхлой мышиной тишины.

Местами в пыли виднелась, словно разноцветные брызги краски, пыльца с крыльев флирий. Достав из кладовки банку и маленький серебряный совок – наилучший инструмент для такой работы, Орвехт мимоходом собирал ее, чтобы добро не пропадало. Специально не искал, только если бросались в глаза радужные пятнышки на сухой почве среди норок, камней и привычной к здешнему климату жесткой поросли.

Порой попадались свежие обглоданные кости. Флирии метались над равниной, не придерживаясь определенного направления, и следы тех, кто бежал за роем, несколько раз пересекали прямую, по которой шагали к цели шестеро безлошадных путешественников.