Западня для ведьмы

Погрузив раненого в зачарованное оцепенение, он поставил ему на грудь сияющий конус высотой в четверть локтя, сотворил нужное заклинение и поспешно отступил в сторону. Через мгновение конус вырос до размеров небольшого шатра, как будто заполненного светящейся дымкой, так что неподвижный амулетчик с потемневшим лицом, закрытыми выпуклыми глазами и торчащим кадыком оказался внутри.

Теперь никто его не разбудит, никто до него не доберется. Его защищает живое пламя саламандры, которое спалит любого, кто рискнет туда шагнуть. Почти любого. Изредка встречаются маги, способные пройти невредимыми через это пламя, и хорошо бы такой нашелся среди коллег Орвехта по Ложе.

Одна из флирий вспорхнула с подоконника и начала несмелый танец вокруг верхушки конуса: видимо, он ей чем-то понравился.

Увидев, что сделал Суно, амуши разочарованно завопили: ненавистный амулетчик им не достанется, и посмеяться над магом, вынужденным собственноручно прикончить товарища, тоже не судьба. Их оставили ни с чем.

Дальше Орвехт дрался яростно и расчетливо. Пламенеющий посреди зала конус прикрывал ему спину не хуже самого мощного магического щита. Главное – самому не шагнуть ненароком назад… Впрочем, тогда он сгорит в мгновение ока, и вместе с ним сгинет пресловутое ожерелье. Лорма это понимала, так что ей только локти грызть оставалось. Снаружи, даже в пяди от конуса, не ощущалось никакого жара, и его легко можно было принять за иллюзию или за безобидный светильник величиной с беседку.

Услышав нарастающий грохот копыт, Суно не позволил себе расслабиться. Напротив, до предела усилил защиту – и правильно сделал. По дворцу прокатилась волна коллективного магического удара.

«Спасибо, коллеги, вы же меня чуть не угробили…»

Уцелевшие противники суматошно заметались, бросились наутек. Лорма напоследок обернулась – на ее прекрасном бледном лице уже обозначились признаки увядания – и прошипела не то проклятие, не то ругательство.

Первый вопрос Фроклета:

– Коллега Суно, с ожерельем все в порядке?

Хеледика с застывшим сосредоточенным лицом расплетала косу, а Дирвен, похоже, не замечал, как ее внутренне колотит. Он вообще мало что замечал насчет других, но до нее это дошло слишком поздно. Вот и сейчас он думал, что танцевальная ворожба почти не отличается от обыкновенного танца. Разве что разговаривать нельзя, пока не закончишь, но они еще в Абенгарте запаслись тетрадкой и карандашами, чтобы объясняться письменно.

– Ты же и так не любишь разговаривать, какая тебе разница.

У нее едва не вырвалось, что было бы неплохо, если б он тоже научился, когда надо, держать язык за зубами. Промолчала.

Они забрались в самую чащу дремучего ельника. На этом настояла песчаная ведьма, опасавшаяся, что их будут искать. Не пшоры – те, как известно, трусливые твари, драк избегают. В пещерах девушка обратила внимание на разнообразную трудовую деятельность пленников, и это ее насторожило.

То, что похищенные люди прядут шерсть и шьют для пшоров кафтаны, штаны и плащи – ничего удивительного, у белесого народца издавна так заведено. Но зачем им очищенные ядра орешков синюшника – сырье для красителя, который во многих странах пользуется спросом? Они ведь носят серое, иногда блекло-коричневое, а синяя, бирюзовая, фиолетовая одежда им не по нраву. Значит, это не для них. На продажу? Или, может, дань овдейским властям – за то, что им позволяют вольготно жить, даже пускают на вокзал в Рунде?

Когда ведьма поделилась этими соображениями, Дирвен призадумался и поначалу выглядел напуганным, но потом изобразил покровительственную мину и заметил, что, наверное, она права, молодец, что догадалась, он-то мигом все это понял.

Соврал ведь. По физиономии видно. Девушка не стала показывать, что раскусила его притворство.

С помощью песчаных чар и «Круговерти» они запутали следы, в еловой глуши на поляне соорудили шалаш для ночлега.

Сонтобия безучастно сидела на расстеленном плаще, сложив руки на коленях. Жидкие поседевшие волосы заплетены в косицу. Лицо бледное, как несвежий творог, с дряблыми щеками и отвисшими подглазными мешками. Пустой взгляд устремлен в одну точку.

Перед вторжением в подземелье Дирвен рассказывал, как она выглядит: мама красивая, на щеках у нее ямочки, на носу веснушки, глаза светло-зеленые, яркие, и копна пышных соломенно-золотистых локонов, они с мамой похожи… Если бы не поисковой клубок, он мог бы и не узнать ее в толпе других пленников белесого народца.

«Какое страшное место эта благословенная Овдаба», – в который раз подумала Хеледика, а потом решительно сбросила ботинки, стянула чулки и предупредила:

– Я начинаю.

Песчаные ведьмы танцуют эту ворожбу под низкие звуки бубна из кожи волшебного зверя осужарха, которые далеко растекаются над барханами вибрирующими волнами. Здесь бубна нет, но девушка слышала его мысленно: для нее он как будто бы есть.

Дирвен сидел в нескольких шагах в стороне, наблюдал за танцем и беззвучно шептал. Не иначе, считал круги.

На краю поляны, возле засохшей старой елки, наметилась в воздухе туманная арка.