– А вот и нет, неправда ваша, господин маг! – раздался от дверей пронзительный голос Табинсы.
Из-за спины у нее выглядывали Глодия и Салинса. Примчались посмотреть, что случилось.
– Вы так полагаете, сударыня? – Эдмар картинно приподнял бровь.
– Полагаю, а то! – пройдя мимо него к окну, она поманила дочерей. – Девки, живо сюда! Ну-ка, гляньте да скажите, кто это там внизу стоит, который с непокрытой головой?
На тротуаре возле крыльца Дирвен что-то рассказывал своим охранникам – наверное, жаловался, а те, наверное, делали вид, что сочувствуют. Он единственный в этой компании был без модного летнего берета с кисточкой, отросшие соломенные вихры золотились на солнце: пусть все видят, что рога больше нет и ни в каких шляпах он не нуждается.
– Это Дирвен Кориц, первый амулетчик Светлейшей Ложи.
– Он овдеец, но из Овдабы сбежал, и еще он воспитанник дядюшки Суно.
– Теперь уже не воспитанник, дядюшка Суно так и сказал – хвала всем богам, что за это сокровище теперь другие кураторы отвечают.
– И еще говорят, что он самый сильный амулетчик не только в Ларвезе, а во всем Сонхи.
Глодия и Салинса замолчали, исчерпав свой запас сведений о Дирвене.
– Эх, вы, дурехи, самого главного не сказали. Учишь вас, учишь… Это, девки,
Те переглянулись.
– Да у него, сказывают, такой нрав, что с ним наплачешься, – надула губы Салинса.
– И денег нет, у него все жалованье забирают в казну Ложи за то, что он разрушил Пергамон, – добавила старшая сестра.
– Ой, дурехи, и впрямь дурехи. Жалованье забирают, да матушке его недурное пособие назначили, чтобы она его направляла в благую сторону, светлейшим магам на пользу. Вот и жену деньгами не обидят, ежели та будет с умом на него влиять да от глупостей удерживать, в Ложе, чай, люди понимающие. А что до нрава, самый тот у него нрав, чтоб его к рукам прибрать. Вы ж у меня девки зубастые! Он хорохорится, а его надо победить: коли оплошаешь, он будет всяко выдрючиваться, а коли ты одержишь верх, будет он у тебя под каблуком, и ты его как следует выдрессируешь, станет как шелковый. Известное дело, для такого оболтуса нужна умная жена с характером. Барышня Хеледика не сказать, что размазня, но, видать, всего того не поняла, а вам, девки, повезло – вас я натаскиваю, вот и слушайте, чему учу.
– Браво, сударыня! – Эдмар слегка поклонился ей. – Отдаю должное вашей проницательности. Я с удовольствием буду наблюдать за вашим экспериментом и готов внести свою лепту: могу порекомендовать для этих двух барышень достойную всяческих похвал наставницу, которая обучит их изящным манерам, тонкостям флирта и светского этикета, кое-каким приемам укрощения партнера, а также постарается привить им хороший вкус. По моему скромному разумению, воланов и бантиков на платьях не должно быть чересчур много… Оплату уроков беру на себя. Что скажете, сударыня?
– Благодарствую, господин Тейзург, кто ж от такого откажется! Городским манерам мы учились вприглядку, в этом деле у нас и впрямь слабина. – Остроглазая женщина с энергичным костистым лицом повернулась к своим дочкам. – Слыхали? Выучитесь всем этим премудростям – настоящими алендийскими дамами станете!
«Пропал ты, Дирвен, – сокрушенно вздохнула про себя Зинта. – Такая была у тебя девушка, да упустил ты ее, как песок сквозь пальцы… И не вернешь теперь этот лунный песок, не твой он больше».
– Так что, девки, первый амулетчик Светлейшей Ложи – в самый раз выгодный жених, нечего носы воротить, и которая из вас его окрутит, та будет молодчина. – Табинса окинула своих девиц взглядом полководца, напутствующего солдат перед боем, и мотнула головой в сторону окна. – Ату его, девки!
Куду, Вабито и Монфу жгли костер из подсохшего плавника. Теперь их было трое: Сохнор, провалившийся в зыбучку с головой, так и остался в своей безвестной прибрежной могиле.
Они вконец обессилели. По берегу рыскали здешние маги, вроде бы кого-то искали. Трое бродяг рассудили, что лучше им на глаза не попадаться, и прятались, используя скрывающие чары. Сейчас преследователи угомонились: то ли поймали кого надо, то ли устремились в погоню по верному следу, но прочесывать местность уже несколько дней как перестали. Очень вовремя, а то бы выжившие ученики Унбарха отправились в серые пределы Акетиса вслед за Тахнором и Сохнором – их бы доконало истощение.
Они все еще чувствовали себя скверно после плена в зыбучке. Неподвижность, невыносимая сковывающая тяжесть, холод, голод и жажда – все это само по себе способно убить, а там еще эти твари, которые вытягивают из тебя воспоминания, словно жилы мотают. Этим хихикающим гадинам, одетым в провонявшие рыбой рваные сети, почему-то больше всего понравились марнейские события, особенно те, которые произошли после победы Унбарха.