– …Мы должны оградить наших детей от игрушечных животных, – продолжал свою речь, обращенную к судьям, представительный седой господин – маг и высокопоставленный государственный чиновник, Змейка видела его несколько раз в гостях у Дитровена Брогвера. – Спектакли про животных в детских кукольных театрах – это недопустимо, это противоречит закону о Детском Счастье. Когда маленький ребенок видит каких-нибудь лисиц, белок или барсуков, которые одеты как люди, сидят за столом и пьют чай, как люди, ребенка это пугает. Известны случаи, когда дети плакали на таких спектаклях. Кроме того, как все мы знаем, звери тяффкают, и дети, посмотрев на них, тоже начинают тяффкать, а это, прошу суд обратить особое внимание, противоречит задаче воспитания законопослушных овдейских подданных…
В силу какого-то изъяна речи он произносил это слово именно так: не «тявкать», а «тяффкать». Это заметила даже Хеледика, перед отправкой на задание обучившаяся овдейскому с помощью специальных амулетов, помогающих быстрому усвоению чужого языка (по легенде, она еще в детстве выучила овдейский по книжкам, потому что мечтала побывать на родине своего отца).
«Великий Забагда, что за ерунду он городит!»
Эта мысль никак не отразилась на ее полусонном невыразительном личике.
Так наставляли юную песчаную ведьму в родной деревне, и примерно то же самое говорил ей позже Шеро Крелдон, когда готовил ее к шпионской миссии. Поэтому Хеледика молча хлопала ресницами, и никто не смог бы, глядя на нее, догадаться, о чем она думает.
Суд приговорил «тяффкающих» кукол к сожжению, а театр, из которого их конфисковали, – к штрафу за злостное пренебрежение Детским Счастьем и дурное влияние на детей, да еще к выплате компенсации за нравственный ущерб службе Надзора за Детским Счастьем. Двое служащих в мундирах подхватили корзину за ручки и потащили к выходу. Плюшевый лис с заштопанным боком ухитрился оттуда вывалиться, словно надеялся на чудесное спасение, но его тут же схватили и запихнули обратно.
Следующим рассматривалось дело ларвезийской подданной Нинодии Булонг, лишенной материнского права за вопиющее жестокосердие и дурное влияние на четырнадцатилетнюю Талинсу. Недавно по этому делу вскрылись новые обстоятельства: выяснилось, что преступная мать принуждала Талинсу к срамному промыслу, что подтверждают рисунки последней, на которых изображены животные с длинными хвостами и всевозможные башни. Ибо известно, что хвост или башня – это не что иное, как завуалированный образ известного мужского органа. Отсюда можно заключить, что сей образ преследует юную Талинсу с тех самых пор во сне и наяву.
Услышав эту несусветную чушь, произнесенную строгим и слегка скорбным чиновничьим голосом, шпионка Ложи забыла и о манерах, и о самоконтроле. К чему угодно она была готова, только не к тому непредсказуемому, которое гуляет далеко за гранью здравого смысла. Изумленно распахнув глаза и едва ли не разинув рот, она уставилась на судей. Эти серьезные господа в своем уме?.. То ли они все вместе объелись дурманных грибочков, то ли кто-то навел на них чары безумия… Но чары она бы почуяла сразу.
– Девочка потрясена упоминанием о пережитом кошмаре, – с состраданием заметил кто-то из тех, кто ее опекал. – Видите, в каком она шоке? Лучше увести ее отсюда, щадя ее душевное состояние.
– Да у вас тут есть кто-нибудь еще не спятивший?! – гаркнула Плясунья, опухшая и как будто лет на пять постаревшая за прошедшие несколько дней, но после зачитывания обвинения тоже встрепенувшаяся. – Что меня будет преследовать в кошмарах до конца дней, так это ваш дурацкий балаган!
Дальше она разразилась ларвезийской площадной бранью. В ответ кто-то негодующе закричал о неуважении к суду.
– Это неправда, ничего такого не было! – улучив паузу, громко сказала Хеледика. – Прошу вас, выслушайте меня! Богами и великими псами клянусь, что Нинодия Булонг никогда не принуждала меня заниматься срамным промыслом или чем-нибудь еще в этом роде, и пусть меня прямо сейчас поразит их гнев, если я обма…
Ее с двух сторон схватили и силком усадили обратно на скамью, одна из дам-опекунш зажала ей рот. Змейка могла бы впиться зубами в мякоть этой противной пухлой ладони, пахнущей сладковатыми притираниями, – прокусила бы до крови, но толку-то?
– Немедленно уведите отсюда девочку, чтобы ее не расстраивать! – торопливо потребовал председатель суда. – Ее дальнейшее присутствие для рассмотрения этого дела не обязательно. Бедняжка в истерике, позаботьтесь о ней! Суд не нуждается в показаниях Талинсы Булонг, для установления истины нам достаточно ее рисунков.
Ее подхватили под руки две энергичные женщины с волевыми суховатыми лицами.
– Успокойся, Талинса, пойдем, Талинса, тебе надо отдохнуть… – тараторили они, увлекая ее к выходу.