Западня глобализации

То же самое произошло в 1992–93 годах, когда «спекулянты» (как их назвал министр финансов Германии Тео Вайгель) вывернули наизнанку европейскую валютную систему. Тогда бóльшая часть денег, поставленных на кон профессиональными умножителями, также была взята в долг. Им снова удалось извлечь прибыли, ни при каких обстоятельствах недостижимые в реальной экономике. Только на этот раз их соперниками были не другие рыночные игроки, а пятнадцать европейских правительств, и проблема более чем когда-либо прежде была не только в деньгах, а в борьбе за власть между рынком и государством.

Сто миллионов долларов в минуту

Устойчивая валюта — огромный плюс для любой экономики. Она позволяет осуществлять надежные расчеты в экспортном и импортном бизнесе и снижает затраты на защиту стоимости валюты от колебаний. Вот почему западноевропейские правительства еще в 1979 году заключили соглашение о тесной взаимной привязке тогдашних валют ЕЭС, чтобы тем самым восполнить утрату Бреттон-Вудсовской системы, по крайней мере в пределах Европейского Сообщества. Предполагалось, что это будет способствовать подъему менее развитых регионов и их постепенной конвергенции. Обменные курсы гарантировались эмиссионными банками, которые в любое время конвертировали лиры, песеты или фунты стерлингов в марки по фиксированному курсу. Кроме того, Европейская валютная система (ЕВС) на протяжении многих лет способствовала инвестициям в ценные бумаги. В странах с более слабыми экономиками, таких как Италия, Великобритания или Ирландия, процент на государственные и частные ссуды был выше, чем в Германии или США. Но поскольку конвертируемость в марки и доллары гарантировалась, риск, связанный с обменными курсами, был мал.

В результате объединения Германии эта система развалилась. Валютное объединение с Востоком на практике означало, что федеральное правительство купило не только ГДР, но и ее обанкротившуюся промышленность. Объем марок в обращении быстро вырос без соответствующего прироста объемов производства и количества товаров, рост инфляции стал реальной угрозой. Bundesbank ответил на это повышением процентных ставок, и всем остальным центральным банкам ЕС пришлось сделать то же самое, коль скоро они хотели сохранить существующие паритеты с немецкой маркой. Однако возникла макроэкономическая проблема, так как высокие ставки стали преградой для инвестиций. Bundesbank вдруг стал мишенью нападок для всей Европы, а крупные корпорации стали сокращать свои запасы лир, фунтов стерлингов и песет, потому что многие экономисты теперь считали курсы этих валют завышенными. Тем не менее власти ЕС не хотели отказываться от ЕВС. От этого в конечном счете зависела сама идея европейской интеграции, и они надеялись, что кризис, вызванный объединением Германии и высокими процентными ставками, вскоре закончится. Через два года так оно и вышло. Но для международного финансового рынка два года — это вечность. Стэнли Дракенмиллер, глава легендарного фонда «Кван-тум», принадлежащего американскому миллиардеру Джорджу Соросу, почувствовал, что кризис ЕВС дает ему шанс, который бывает только раз в жизни. Дракенмиллер — это воплощение «американской мечты»[130]. В 1970-х, завалив вступительный экзамен в университете, он не смог поступить даже на подготовительные курсы при банке. Вместе с тем, пользуясь славой отважного и необычайно рискового игрока, он сумел устроиться аналитиком по акциям в небольшой банк в Питтсбурге, затем стал управляющим активами династии Дрейфусов и, наконец, в 1989 году преемником Сороса на вершине «Квантума». С тех пор уроженец Венгрии Сорос — не более чем яркая фигура с мировым именем, призванная олицетворять собой компанию; его основным занятием стало меценатство и содействие экономическим преобразованиям в Восточной Европе. «Человеком, который двигает рынки», как однажды назвал Сороса американский экономический журнал «Бизнес уик», в действительности является Дракенмиллер.

В августе 1992 года Дракенмиллер был одним из первых, кто понял, насколько рискованно то положение, в котором оказались защитники ЕВС. Министры и управляющие центральных банков от Стокгольма до Рима чуть ли не ежедневно выступали с заверениями в том, что они будут придерживаться фиксированных обменных курсов. При этом, однако, просачивалась информация, что центральные банки стран со слабыми валютами уже начали акцептовать кредиты в немецких марках для пополнения своих резервов.