Западня на сцене

— Там же мы обнаружили и инструментальный ящик с дефектной лампой, — со значением добавил Вагензайль.

Но заведующий постановочной частью не дал перебить себя, поднял руку еще чуть повыше.

— А можно поднять и с галереи, и еще можно…

Тут у него отвалилась челюсть. С вытянутой рукой, замерший на месте, он напоминал сейчас манекен из витрины магазина готового платья. Его взгляд остановился на чем-то там, наверху, а выражение лица было до предела удивленным, если не сказать глупым.

— Что это с вами? — поразился Маркус.

— Там… на галерее… кто-то стоит… — Буххольц с превеликим трудом выдавил из себя эти несколько слов.

Маркус посмотрел в ту же сторону и заморгал от резкого света прожекторов, низвергавшегося сверху. И действительно, в относительно темном проеме между двумя крайними софитами кто-то двигался. Да, это неясное светлое пятно на темном фоне — несомненно человек. Но вот он уже исчез.

— Эй, вы там!

Тишина.

— Как подняться наверх?

— Рядом с дверью — приставная лестница! А я — по главной! — бросил на бегу Вагензайль. Криминальмейстер побежал в противоположную сторону.

— Здесь еще одна приставная лестница!

Перекладинки гладкие и холодные. Маркус поднимался наверх довольно уверенно, хотя ослепленные ярким светом глаза слезились. Кто мог наблюдать за ними? Или выслеживать? Сказано ведь, что все работники театра в столовой. У кого мог быть тайный интерес к работе полиции? Мало ли у кого…

Наконец под ногами твердое покрытие, рифленые железные пластины, тихонько позванивающие после каждого шага. Нет, эта жара от прожекторов просто невыносима!

А внизу все в той же позе, будто окаменев, стоял, задрав голову, Буххольц.

3

Упало еще несколько тяжелых капель, и дождь утих. Тучи быстро уносило на запад. Реденькая пелена тумана мягко обволакивала фонари.

Дежурная полицейская машина стояла в переулке за театром. Маркус видел, как водитель лениво листает страницы еженедельника. А в комнате режиссер Краних продолжал в чем-то убеждать обер-лейтенанта Штегемана. Похоже, этого молодого, почти юношу, служителя муз предстоящая генеральная репетиция, оказавшаяся под угрозой срыва, тревожила больше, чем смерть шефа. Сдержанность и предупредительность Штегемана, ни разу режиссера не перебившего, вызывали уважение. А лейтенант Краус сидел как на иголках и рисовал в своем блокноте каких-то чертиков.

Подоконник был грязным и мокрым. Маркус вытер кончики пальцев носовым платком. Журчащий голос режиссера начал его понемногу раздражать, да и подкрепиться было бы весьма кстати. Дрянная история! С момента появления в театре его — непонятно почему — не оставляло чувство, будто все здесь только тем и занимаются, что надувают его. «Одно слово театр…» Кого ни возьми — ассистента режиссера, режиссера, осветителя Вечорека или рабочего сцены Крампе, которого вдобавок ко всему пришлось разбудить, — все они вели себя как-то неестественно. Показания Крампе? Сплошная белиберда, издевка. И каждое слово еще приходилось словно клещами выжимать из этого нескладного, беспомощного с виду увальня. Конечно, ничего он не знал и ни о чем таком не догадывался — точь-в-точь как Вечорек. Один оправдывался тем, что опьянел, другого подвела техника. А между тем кто-то из них двоих и был тем неизвестным, который подслушивал их разговор с галереи. Правда, трудно себе представить, что Крампе сумел придумать такую хитроумную западню на сцене: на Вечорека это скорее похоже.

Зазвонил телефон. Болтливый режиссер умолк, не закончив фразы, и вопросительно посмотрел на Штегемана. Он впервые изменил своей привычке не глядеть на человека, к которому обращался.

Обер-лейтенант Штегеман с непроницаемым лицом снял трубку.

— Это вас, капитан. Шеф.

Маркус собрался по привычке устроиться на краешке стола, но передумал. Коротко доложил майору о ходе расследования, поинтересовался, не будет ли каких указаний и как быть с предстоящей генеральной.

Голос у майора Бенедикта был глубокий, внушительный, так сказать.

— Я беседовал с прокурором Ройтером, — сказал он. — Между прочим, он скоро будет у вас. Мы оба считаем, что отменять генеральную не стоит. Для вас и ваших сотрудников это удобный случай познакомиться с коллективом в привычных для него условиях. А завтра в семь я жду вас с докладом.

Маркус положил трубку, несколько раздосадованный. На генеральной репетиции он в последний раз присутствовал много лет назад, в Ростоке. Как в такой накаленной атмосфере, в такой суете и спешке разобраться в чем-то основательно, детально?

Сняв руку с трубки, он обратился к режиссеру, который подошел к нему чуть ли не вплотную.

— Как вы слышали, репетиция состоится. Мы останемся здесь — как бы в качестве ваших первых зрителей или гостей. Кто заменит вечером покойного Пернвица?

— Я! — режиссер Краних мгновенно преобразился, став в позу человека, которого фотографируют на обложку популярного журнала. И даже улыбнулся при этом. Хотя глаза его, уставившиеся в какую-то точку над головой Маркуса, не улыбались. — Репетицию проведу я!