Западноевропейская литература ХХ века: учебное пособие

рическая поэма в прозе «Яства земные» (1897). Это произведение, возникшее в результате первого путешествия А. Жида в Северную Африку, является своеобразной формой самоосмысления личного, непосредственно пережитого (экзистенциального) опыта. Гимн языческому раскрепощению плоти, культ абсолютной свободы, провозглашение нового нравственного императива – «имморализма» – вот основные темы этой лирической исповеди. «Имморализм» пронизан идеями ницшеанской этики вседозволенности, предполагающей «бескорыстное действие» или «немотивированный» поступок, в котором нет нравственных критериев, а существует лишь невинность непосредственных ощущений.

А. Жид был первым писателем, который ввел в контекст французской литературы не только основные понятия ницшеанской философии, но и новый тип мироощущения, основанный на личном, непосредственном (экзистенциальном) переживании истины.

Этика вседозволенности получает конкретное воплощение в двух довоенных романах А. Жида – «Имморалист» (1902) и «Подземелья Ватикана» (1914). Герои этих произведений Мишель («Имморалист») и Лафкадио («Подземелья Ватикана») сознательно преступают рамки дозволенного, утверждая право сильной личности жить, как ей вздумается, без ссылок на общепринятую мораль.

Мишель – молодой ученый, совершающий путешествие в Северную Африку, в погоне за невинностью ощущений сбрасывает с себя не только оболочку знаний и образованности, но и бремя обязанностей. Энергия стихийной чувственности жизни, погоня за наслаждениями, безграничная свобода ведут к предательству любви и верности, к смерти жены. «Я освободился, – говорит он, – это возможно; но что из этого? Я страдаю от этой свободы, не имеющей применения». Культ свободы превращается в «Имморалисте» в трагически бесполезный жест: уделом Мишеля становится жалкое прозябание на окраине арабского захолустья в двусмысленном обществе арабского мальчика и его сестры проститутки.

Лафкадио в своем стремлении стать «богоравным» совершает «немотивированное убийство», т.е. преступление, лишенное конк-

ретной цели и смысла. Но при этом он сожалеет лишь о потерянной удобной шляпе. «Меня не столько интересуют события, – говорит Лафкадио, – сколько я сам. Иной считает себя способным на что угодно, а когда нужно действовать, отступает».

История Лафкадио, как и Мишеля, является для А. Жида формой самовыражения, его иронического отношения к миру, лишенному объективной цели и смысла. Абсурдность реальности в обоих романах конкретизирована и одновременно снижена бытовыми, житейскими ситуациями. Недаром А. Жид для этих произведений выбирает жанр «соти», дурашливой средневековой комедии, высмеивающей нелепость жизни.

Такие понятия, как «свободный выбор», «имморализм», «бескорыстное действие», этика вседозволенности в мире «мертвого» Бога, прозвучавшие в довоенном творчестве А. Жида, станут исходными для французского экзистенциализма. Однако эти идеи, обнаруживая созвучие с духовным климатом послевоенного мира, обретут признание и популярность только в 20-е годы.

А. Жид станет кумиром поколения молодых писателей – А. Мальро, А. де Монтерлана, Л.-Ф. Селина, в творчестве которых складывалось новое, экзистенциальное осмысление действительности. Послевоенный мир, оказавшийся, по словам писателя, «во власти диссонансов Вселенной», требовал создания произведения, которое стало бы «местом встречи проблем эпохи». Из этого поиска родился роман «Фальшивомонетчики» – самое значительное произведение А. Жида.

Роман «Фальшивомонетчики»

Основная цель и замысел «Фальшивомонетчиков» – это создание новой формы романа, более соответствующей духу времени. А. Жид обнажает скрытые механизмы работы художника над «моделью» – над романом. Произведение строится по типу параллельных зеркал. Одно из них представляет дневник писателя Эдуара, являющийся творческой лабораторией его будущего романа «Фальшивомонетчики», отражает и повторяет основные темы и события уже написанного А. Жидом романа под тем же названием. Создается новая форма «романа в романе», основанная на концентрической композиции. Этот прием снимает с изображаемых событий объективность оценок и создает произвол относительности и вседозволенности.

Авторское «я» и «я» писателя Эдуара сливаются. Эдуар в своем Дневнике, излагая основные этические взгляды А. Жида, предпочитает создать «чистый» роман, освобожденный от социально-исторического контекста, от описания персонажей и сюжета. «Чистый» роман, отвергая зависимость писателя от объективной действительности, провозглашает субъективный произвол творчества. «Изо дня в день я стараюсь описывать в своей записной книжке состояние романа в моем сознании: да, я веду что-то вроде дневника, т.е. вместо того, чтобы преодолевать трудности по мере того, как они встречаются, я их выставляю на обозрение и изучаю. Эта записная книжка содержит в себе непрерывное критическое исследование моего романа, а то и романа вообще».