Западный рубеж

— Товарищи, в Британии существует коммунистическая партия, и там тоже ведется борьба с мировым капитализмом, — принялся объяснять я. — В январе девятнадцатого докеры бастовали, электрики, строители. В Глазго почти месяц в домах света не было, потому что электрики призывали прекратить войну с Россией. В Лондоне целая рабочая конференция прошла — «Руки прочь от Советской России!» Английские рабочие требовали вывести войска из Архангельска, отказывались грузы на корабли загружать. Специально станки ломали, чтобы оружие не делать. А кардиф английский для чего предназначался? Для бронепоездов, для отопления казарм, для белогвардейских пароходов. Стало быть, кто-то и решил подсобить — замаскировал взрывчатку и в угольщик подбросил. Авось, котел где-то в пути и взорвется. Но угольщики с конвоем шли, корабль утонет, люди спасутся. А он, вишь, почти в порту утонул.

После моей речи присутствующие недоуменно крутили головами. Но иных объяснений нет. Можно допустить, что тол добавили к углю на складе или английские водолазы спускались на глубину десять метров и запихивали взрывчатку, но отчего тогда взорвался котел у угольщика?

— Перестарались английские товарищи, с запасом взрывчатки накидали, — хмыкнул Черкасов. Вздохнул, покачал головой: — Ладно, чего уж теперь. Придется уголь вручную перебирать. Но вы уж, товарищ Аксенов, попросите особый отдел, чтобы ребят отпустили. Грузчики они добросовестные, а вины на них нет.

Я кивнул, а сам еще разок присмотрелся к грузчику.

— Товарищ, можно вас на минутку, — подозвал я парня.

— Весь во внимании, товарищ Аксенов, — склонил голову набок оборванец.

— А как вас зовут? И кем вы раньше работали? — выделил я слово «раньше».

— Степан Кирьянов, — отвечал тот. Пристально посмотрев на меня, спросил: — А вы меня не помните?

А ведь и точно, где-то я видел этого парня. Да! Кирьянова я видел в типографии.

— Степан, так вы же наборщик. И что вы здесь делаете?

— Так меня в белую армию призвали в январе. Я даже и послужить не успел — в плен попал. В плен сдался, фильтрацию за две недели прошел, а типография закрыта. А жить как-то надо…

Наборщик. Хм. А нужен ли мне наборщик? Но тогда нужна типография или печатный станок. Надо подумать.

— Степан, вы мне свой адрес оставите?

— Адрес простой — Соломбала, улица Валявкина, бывший Соловецкий проспект, дом четыре. После десяти вечера и до пяти утра я всегда дома.

Пока я отыскивал взрывчатку, Кузьменко вместе с «группой поддержки» искал на «Таймыре» малейшие следы шпионажа. Увы и ах. В каюте радиста, которую тот делил с механиком, ничего интересного не нашлось. Ни клочка бумажки с цифрами, ни шифрокниг. И, вообще, кроме книги товарища Троцкого «Наша революция» иной бумажной продукции не имелось. На всякий случай ее изъяли, равно как и «Вахтенный журнал судовой радиостанции».

Журнал, кстати, велся аккуратно, отмечены все сеансы радиосвязи, радиочастоты, на которых велись переговоры, подтверждены подписями либо самого капитана, либо вахтенного начальника. На первый взгляд — все легально и благопристойно. Но мы-то знаем, что кроме официальных радист может проводить и неофициальные сеансы, и никто его не проконтролирует. Эпоха не та. Коль скоро Новак не пожелал общаться с простым чекистом, придется беседовать со мной. Я человек не гордый, пообщаюсь.

Но и у меня, привыкшего, что могу разговорить любого, что-то пошло не так.

Павел Новак сидел, посматривая на меня довольно высокомерно, пуская дым в потолок. Обычно я не разрешаю курить в кабинете, но сделал исключение. Пусть себе курит.

— Итак, вы не желаете ничего говорить? — улыбнулся я.

— О чём именно? — пожал плечами радист.

— О ваших радиопередачах в Петроград, — сказал я, а потом решил уточнить: — Меня интересуют сеансы связи, не согласованные с капитаном.

Если бы сейчас Новак просто сказал — мол, знать ничего не знаю, ведать не ведаю, все радиограммы согласованы с капитаном судна, вон — в журнале все соответствующие записи, все заверены, то мне и крыть нечем. Ладно бы имелись данные радиоперехвата о несанкционированных сеансах связи, не вписанных в журнал, так и того нет. Агентура, имевшаяся на «Таймыре» (прости меня, друг Серафим), тоже ничего интересного не поведала. Ну да, сидит Новак целыми днями в наушниках, радиоволны ловит, сам чего-то отстукивает, так это его работа. И слова худого против парня никто не скажет. Член подпольной организации, в РКП (б) с прошлого года состоит.

И вообще, против радиста у меня нет абсолютно ничего кроме того факта, что он когда-то захаживал в библиотеку и общался с господином Зуевым. Ну, захаживал, общался. Ну и что? Будь у меня хотя бы одна реальная зацепка, я бы отправил телеграмму Артуру Артузову, чтобы тот начал искать заказчика. Новак-то, по большому счету, не интересен. Интересен тот, на кого он работал. А вот мои домыслы, не подкрепленные реальными фактами, Артуру не слишком нужны. Если бы радист повел себя правильно, я бы его просто отпустил, да еще бы и извинился. Но Павел Новак, отказавшись пообщаться с Кузьменко, уже совершил ошибку, а теперь делает вторую.