Западный рубеж

Стало быть, Дзержинскому опять придется «бодаться» с Троцким и Склянским, которые снова станут яростно отстаивать своих людей, невзирая на явные доказательства их вины.

Дзержинский без колебаний подписал мандат на арест бывшего генерала, потом спросил:

— Товарищи, а что за «сыворотку правды» вы недавно использовали?

Мы с Артуром смущенно переглянулись, а строгий взгляд Дзержинского на сей раз остановился на мне:

— Владимир Иванович, это ваша затея?

— Так точно, — не стал я кривить душой.

Дзержинский откинулся на спинку кресла и сказал:

— Как всегда. Если речь идет о каком-то особо хитром допросе, можно не сомневаться — затея товарища Аксенова. А что было в шприце?

Я посмотрел на Артура.

— Чистейший медицинский спирт, — ответил за меня главный контрразведчик страны. — Я хотел водку, но где ее взять? Пришлось у медиков одолжить немного.

— В сущности, вы напоили подследственного? — решил уточнить Дзержинский.

— Не совсем так. Здесь больше психологическое внушение, — пожал я плечами. — Я же не знал — какое воздействие окажет спирт на организм Добржанского.

— Добржинского, — поправил меня Артур.

— Да, Добржинского, — кивнул я. — Он мог стать агрессивным или вялым. Главный упор делался на термин и на то, что это снадобье досталось нам от французов в Архангельске. Пан Добржинский не слишком бы поверил в российскую разработку, а в наследство Антанты — вполне. Теоретически, можно было использовать даже дистиллированную воду.

— М-да… работаете вы, товарищ Аксенов, с фантазией, — протянул Феликс Эдмундович.

Посмотрев на меня и заметив огорчение, позволил себя сделать то, что делал крайне редко — улыбнулся.

— Я не сказал, Владимир Иванович, что это плохо. Плохо другое, — покачал головой Дзержинский. — Плохо, что слухи о ваших методах ушли за пределы нашего ведомства. Сегодня утром мне позвонил Бухарин — интересовался, не собирается ли ВЧК вкалывать «сыворотку правду» всем членам партии большевиков или ограничится только членами Центрального комитета?

— Ну, самому Николаю Ивановичу я бы «сыворотку правды» вколол, — мечтательно произнес я. — Только укол бы стал делать не в вену, а в другое место. И шприц бы побольше взял и иглу потупее и с зазубринами.

Дзержинский опять позволил себе легкую улыбку, настолько неуловимую, что человек невнимательный ее просто бы не заметил. Я знал о неладах Феликса Эдмундовича с Николаем Ивановичем, да и от остальных это давно не секрет. Другое дело, что самому Дзержинскому нельзя демонстрировать свое недовольство одним из членов ЦК и главным идеологом республики.

— Любопытно, откуда утечка? — вслух подумал Артузов, посмотрев на меня.

Я задумался. Сам я никому не говорил. Значит, либо Татьяна, либо кто-то из внутренней тюрьмы. Татьяна вряд ли имеет выходы на Бухарина, как и тетка покойного поручика Покровского. Вполне возможно, что конвоир просто слушал наш разговор.

— Подождите, товарищи, — неожиданно произнес Артур. — А ведь утечка-то от меня.

Мы с Дзержинским, словно сговорившись, посмотрели на Артузова.

— Получается, я виновник, — растерянно сообщил главный контрразведчик. — После допроса Добржинского я разговаривал с Вячеславом Рудольфовичем и сообщил ему, что мы с Аксеновым добились результата. И о том, что использовали «сыворотку правды». Но я не думал, что из этого нужно делать тайну, да еще и перед заместителем начальника Особого отдела. Менжинский сам участвовал в допросе польского резидента, но безуспешно.

Дзержинский вздохнул. Вряд ли он решит, что Менжинский — один из руководителей ВЧК, является «человеком» Бухарина. Бухарин хоть и входит в высшие эшелоны власти, но в силовых структурах авторитета не имеет. Другое дело, что Менжинский слегка «распустил язык». Возможно, Вячеслав Рудольфович немного обиделся, что разговорить резидента удалось не ему, а какому-то там выскочке из Архангельска. К тому же он присутствовал на памятном заседании коллегии, на котором Бухарин упрекал меня в чрезмерной жестокости. Да, кстати…

— Феликс Эдмундович, все забываю спросить, — поинтересовался я. — Вам не показалось странным, что документы, отправленные мною в наркомат иностранных дел — те, что касались Свободной Помории, — напомнил я, — стали известны в Европе?

— Здесь, Владимир Иванович, очень скользкий вопрос, — покачал головой Дзержинский. — Увы, пока ничего не можем поделать.

Если уж Дзержинский говорит, что ничего не может поделать, значит плохо. Опять-таки, из «послезнания» мне известно, что Феликс Эдмундович не очень-то ладил с Чичериным, считая, что наркомат иностранных дел наполовину состоит из шпионов, но НКИД находился под особым покровительством самого Ленина, не позволявшего вмешиваться в его дела.

Я не совсем согласен с Дзержинским. НКИД состоял из шпионов всего-то на треть. Нет, лишь на четверть. Но, с другой стороны, если шпион шпионит себе, а сам выполняет важное дело полезное для Советской республики, нехай работает. Покамест дипломатами разбрасываться нельзя.

— Артур Христианович, если у вас ко мне нет вопросов, то можете идти, — сказал Дзержинский.