Вопрос о принятии Потсдамской декларации вызвал новый взрыв споров в японском руководстве. Того и Судзуки высказались за то, чтобы не отвергать ее с порога и таким образом оставить надежду на начало переговоров на основе декларации, с тем чтобы добиться в ходе этих переговоров каких-либо изменений в ее формулировках. Военных же такое решение Совета министров вывело из себя. Промолчать, уверяли они, — значит признать свою слабость, т. е. в конечном счете — проиграть. Выбрав момент, когда Того отсутствовал на заседании Совета министров, они буквально силой заставили Судзуки выступить по радио и публично отвергнуть декларацию. «Правительство не придает декларации большого значения, — дрожащим голосом говорил старый адмирал, — и мы игнорируем ее. Мы будем неотступно продолжать движение вперед для успешного завершения войны».
24 июля командующий стратегической авиацией США получил приказ: «Сбросить первую особую бомбу, как только погода позволит визуальную бомбардировку, примерно 3 августа 1945 г. на один из следующих объектов: Хиросима, Кокура, Ниигата, Нагасаки». На следующий день первая атомная бомба была доставлена тяжелым крейсером «Индианаполис» на о-в Тиниан и выгружена на берег[12]
.Утром 6 августа прогноз погоды был благоприятным, и бомба была погружена в тяжелый бомбардировщик «Энола Гей». В то утро четыре «летающие крепости» разбились на этом аэродроме при взлете. Эксперт, который отвечал за боеспособность бомбы, сказал летчикам, что, если то же самое случится с их самолетом, от всего острова ничего не останется. Летчики восприняли слова эксперта как шутку.
В 2 часа 46 мин. утра 6 августа бомбардировщик, сопровождаемый самолетом-наблюдателем, поднялся в воздух. В тот день погибла Хиросима. Вторая атомная бомба была сброшена 9 августа на Нагасаки. В общей сложности в двух городах было убито и ранено около полумиллиона человек. Однако, если не считать трагедии самих городов, факт применения атомной бомбы на состоянии армии и населения практически не сказался. В Японии об этом вообще мало кто узнал. В стране, где уничтожение городов американской авиацией стало обычным делом, смерть еще нескольких десятков тысяч людей ничего не решала.
Трагедия японских городов стала известна лишь после войны, и бессмысленность этого удара, жертвой которого стали беззащитные мирные жители, хотя с большим трудом и далеко не сразу, была признана и руководителями Запада. Начальник штаба президента США адмирал У. Леги впоследствии писал: «Применение этого варварского оружия в Хиросиме и Нагасаки не оказало существенной помощи в нашей войне против Японии». Да и Черчилль говорил, что «было бы ошибкой предполагать, что судьба Японии была решена атомной бомбой». Можно привести также слова представителя Индии на суде над японскими военными преступниками Пала, который в своем частном определении заявил: «Если какое-либо безжалостное и неоправданное уничтожение мирных жителей еще может считаться незаконным в войне, тогда таковым является решение сбросить атомную бомбу, которое подходит под категорию преступлений, совершенных во время Второй мировой войны нацистскими лидерами».
Через три месяца после победы над Германией, 8 августа, в день, когда Советский Союз обещал союзникам начать войну с Японией, послу Японии в Москве была вручена нота, в которой говорилось, что, присоединяясь к Потсдамской декларации, Советский Союз стремится «приблизить наступление мира, освободить народы от дальнейших жертв и страданий и дать возможность японскому народу избавиться от тех опасностей и разрушений, которые были пережиты Германией после ее отказа от безоговорочной капитуляции». Нота кончалась словами, что с «9 августа Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией». На следующий день в войну вступила и Монгольская Народная Республика.
Сообщение о том, что Советский Союз объявил войну, достигло министерства иностранных дел Японии ночью. Получив его, Того бросился к Судзуки и буквально с порога начал обвинять премьер-министра в том, что он спасовал перед генералами и не принял условия Потсдамской декларации вовремя. Судзуки молча выслушал министра иностранных дел и сказал: «Мы должны кончить войну». Он заявил, что едет к императору и будет просить его разрешения на немедленную капитуляцию. Премьер-министр, как и Того, понимал, что вступление в войну Советского Союза означает окончательную и быструю гибель японского могущества, разгром, от которого нет спасения.