Запах

Кивнув, Роза сняла цепочку и впустила гостя в вестибюль. Рише никак не мог связать ее облик с элегантной и строгой женщиной, встречавшей гостей вечерами: в простом темном платье она походила на монашку и совершенно терялась на фоне шелковых занавесей и бордовых ковров. Ее сутулая спина яснее всяких слов говорила: все, что происходит в «Кифере» вечерами, – не более чем искусно слепленная иллюзия. В ней как будто больше правдоподобия, чем на театральных подмостках, но приглядись – и за каждой улыбкой, за каждым манящим движением обнаружатся потаенные механизмы, беспощадные в своей прозаичности. Инспектор следовал за своей провожатой знакомым лабиринтом лестниц и коридоров, и даже сатиры с нимфами, привычно резвящиеся на обоях, казались ему печальными и утомленными – словно и они ждали того часа, когда зажгутся свечи и зашуршат ткани, наполняя дом фальшивым волшебством. Видеть Маргариту в повседневном ее облике совсем не хотелось; приятней было верить, что и она – лишь наваждение, обреченное истаивать с первыми лучами солнца. И за возможность приобщиться к этому обману он каждый месяц отдавал половину жалованья…

Наконец Роза завела его в уютный небольшой салон, которого он не помнил, и предложила расположиться в кресле: мадам подойдет через несколько минут. Погруженный в меланхолические раздумья, Рише не сразу осознал, что из соседней комнаты доносится щебет женских голосов; временами к ним примешивался дребезжащий мужской. Инспектора разобрало любопытство: очевидно, ему представился случай заглянуть за кулисы и увидеть один из скрытых механизмов здешней жизни воочию. Тихонько выбравшись в коридор, он встал у приоткрытой двери напротив и прислушался.

– … совсем не больно, дурочка!

– Вот когда за тебя возьмется мсье Перек с его щипчиками – тогда и начинай визжать! А это… тоже мне мучения!

– Милая, да мы ведь все через это проходим. Посмотри на нас: разве мы похожи на страдалиц? Это для твоего же блага.

– Барышни…

– Да, но у мадам Круа меня никогда…

– Ха! Мадам Круа! Забудь это имя, глупышка. Ты теперь не в Бордо, ты в лучшем борделе Парижа – и тут знают, как сделать из женщины конфетку. Ну же, не упирайся.

Снова дребезжащий голос:

– Да, вам совершенно нечего бояться, дорогая… Вы всего лишь ненадолго уснете, а проснетесь прекрасней прежнего. Ну же, расслабьтесь… вот, хорошо. Сделайте глубокий вдох… выдох. Вдох… выдох. Посмотрите на мои часы – как они славно блестят! Последите за ними… Вам спокойно и легко, ваши члены тяжелеют, веки набухают свинцовой тяжестью, глаза закрываются… Вы погружаетесь в сон, но продолжаете слышать меня. Все токи вашего тела внемлют моему голосу. Вы готовы преобразиться, повинуясь моей воле…

Молчание, шуршание ткани. После краткой схватки с нерешительностью инспектор заглянул за дверь. На стульях и оттоманках разместилось с полдюжины девушек в простых домашних платьях. Их вечерний наряд состоял обыкновенно из легких туфелек и шелковых чулок, и Рише опять закружило между иллюзией и явью. Маргариты среди них не оказалось. Взгляды всех пансионерок были устремлены в центр комнаты, где в большом мягком кресле застыла новая обитательница дома – стройная брюнетка с нежной кожей и миловидным, хотя и глуповатым лицом. Последним участником сцены был старик в черном сюртуке, нависший над ней дряхлым коршуном. Он вновь заговорил. Теперь, однако, в его голосе не было и следа прежней слабости: такими чеканными, властными интонациями мог бы вещать автоматон, изображающий императора в расцвете державных сил.

– Вы чувствуете, как разглаживается кожа у вас на лице. Морщинки и прочие изъяны исчезают без следа. Вы – само совершенство. Ваша кожа становится мягкой и упругой, кровь равномерно приливает к каждой точке вашего лица…

Фразы повторялись снова и снова, сплетаясь в тягучее заклинание. И действительно, пансионерки наблюдали за происходящим, словно завороженные, не смея оторвать глаз. Ритуал был хорошо знаком каждой из них, и все же им до сих пор не наскучило созерцать, как из слов рождается красота. Что до Рише, то ему не доводилось еще присутствовать при сеансах косметического гипноза, и ощущение чуда охватило его помимо воли. Даже из-за двери, за десяток шагов ему было видно, как послушно меняется женская плоть, хотя к ней не прикасаются и пальцем.

Удовлетворившись наконец результатом, гипнотист занялся шеей брюнетки. Затем ей было велено снять платье и белье. Девица без слов подчинилась. Разглядывая алебастровые холмики грудей, Рише размышлял, с той же ли охотой разоблачаются перед стариком пациентки из приличных домов – и как в таком случае можно толковать согласие или отказ. Теоретики и практики единодушно утверждали, что у внушения существует нерушимый предел – нравственные принципы внушаемого. Но даже если и так…