Запах грядущей войны

И пока в «свободном доступе» лишь несколько обрывков, раз за разом сменявших друг друга в нескончаемом хороводе. Я уже видел Кавказ, где маленький Миша с бабушкой идут по базару целебного Горячеводска и встречают грузинку-гадалку. Смотрел на Петербург, где юнкер Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров Маешка (прозвище Лермонтова из-за сутулости и злоязычия) на пятничных занятиях, одевшись в белую рубашку с белыми же перчатками, яростно бьется на эспадронах с Мартышкой (это так Мартынова там обзывали). Еще я снова видел горы. Не кавказские, а… Карпатские. Все те же знакомые, надоевшие мне до невозможности Карпаты, но не тысяча девятьсот пятнадцатого года, а за шестьдесят шесть лет до этого. Венгерское село с бивачными шалашами и кострами, у которых возятся наши солдаты. Чуть поодаль отдыхает ватага казаков, сидя под шатрами из бурок и плащей, развешанных на козлах из составленных пик. Кони пасутся, пушки стоят, часовые не спят, барабаны готовы к походу, белье сохнет. На здешней длинной повозке (иначе форшпан) лежат раненые ландштурмисты. Лермонтов подходит к одному из них, видит у него десять ран: подбородок перерублен, шея проколота пикой, рука прострелена пулей. Наш гусар, каким-то образом переживший отметку «1841», спрашивает раненого на польском (когда только выучить успел?), не нужно ли чего тому.

В ответ: «Убирайтесь к черту!»

Но Лермонтов не обижается, тянет невежде крынку холодной воды. Поляк воду жадно выпил, но не поблагодарил. Зря. Его соратник по несчастью куда более кроток и сговорчив. Безропотно слушает едкие замечания наших солдат:

«– Так вот они, голубчики!

– Видали мы и не эдаких! Экое диво, подумаешь, есть что тут смотреть: черкесы вон почище будут этих молокососов, да и тех, бывало, на веревочке важивали!

– Мы вам не австрийцы! Мы вас поучим драться!..»

Вот и все лики прошлого. Другие мне в моем «пузыре» не показывают.

Есть еще внешние наблюдения, но и они многого не скажут. Знаю пока лишь только то, что ныне Лермонтов в отставке, квартирует в питерской Коломне. Живет один. Если, конечно, не считать домашней прислуги, среди коей первое лицо Ефим Соколов – крепкий старик с чуть выпученными глазами, отличается ворчливостью и замечаниями вроде «Поберег бы ты себя, батюшка-барин».

Родня? Бабушка померла семь лет назад, оставив внуку в наследство Тарханы. Доходов от имения пока на хлеб с маслом хватает. Семьи за эти годы Лермонтов так и не завел, несмотря на то, что состоит в довольно пылкой переписке с некой Т. С. Не знаю, кто она, но, судя по письмам, настроен наш гусар весьма и весьма решительно. Не надумал ли наконец-то жениться? Наверняка скажет только он сам.

Творчество? Если чем Лермонтов сейчас и занимается, так это мемуарами. Буквально вчера взял в руки тетрадь (толстая обтянутая синим бархатом, посередине в кругу вензель MJL и дата 1850) и заскрипел пером по бумаге, выводя строки:

«Род мой ведет начало свое из земли Шотландской. По велению могучего рока один из Лермонтов Георг Лермонт оказался в России, где и обрел новое свое Отечество. Царь Михаил Федорович указал ему учить «рейтарскому строю» московских ратников и пожаловал его землями за Волгою в Галичском уезде.

К восьмому колену потомков Георга, когда и явился на свет я, Лермонты уже обрусели и стали Лермонтовыми, почти совсем утративши воспоминания о той земле Шотландской, откуда вышли…»

Что еще я точно знаю о Лермонтове? Периодически вижу его в зеркале. И знакомый со школьной скамьи портрет тут не котируется. Голова у Лермонтова большая и без волос. Они со временем начали безжалостно выпадать, вот и решил поэт стричься налысо, ограничившись растительностью на лице в виде усиков. Левую щеку рассекает белый шрам. Откуда он, я не знаю. Наверное, боевая рана. Глаза как будто живут своей отдельной от владельца жизнью – то наполняются абсолютным ледяным равнодушием, то вдруг начинают бегать с такой быстротой, что все перед ними превращается в размазню. И так иной раз по несколько минут беготни. Зато зубы белые и ровные без явных признаков кариеса.

За своим здоровьем мой «попутчик» тоже следит. Жирком не оброс. Все так же, как и прежде, коренаст и мускулист, всеми признанный штангист. И приключения к себе притягивает с магнитной регулярностью. А участвовать в этих приключениях приходится не только самому Михаилу Юрьевичу и окружающим, но и мне, его несчастному попутчику в плавании по океану жизни.

Глава 3