Запах медовых трав

Он заметил, как Лиен опустила голову, пытаясь скрыть улыбку. Над чем, интересно, она смеется? Наверно, он говорит нескладно?.. Или ей смешно, что они купаются в грязной воде?.. Пожалуй, второе; она и раньше вечно его высмеивала: мол, нет у него любви к чистоте. Ну и ладно, где ей понять, как беспокойно и трудно живется солдату! Глянула бы хоть разок, на что похож их обед после боя: все перемешано с землей и песком; непонятно, рис ты жуешь или камни грызешь, и ничего — закладывают за обе щеки.

Сверху во двор ворвался ветер и погнал по дорожке сухие листья.

— Скоро стемнеет, мама, мне пора.

— Торопишься как на пожар, не успел и дома побыть.

— В следующий раз задержусь подольше, мой расчет сегодня ночью дежурит.

— Ты-то хоть, Лиен, побудешь дома? Сама вроде говорила, сегодня у вас нет концерта.

— Схожу прогуляюсь немного и сразу вернусь.

Они остановились в начале переулка; переезд был закрыт: проходил товарный состав, и слова их утонули в звонком перестуке колес.

До, наклонясь к самому ее уху, спросил:

— Лиен, для чего вы хотели сломать ветку банга?

— Что вы сказали?

— Я спросил, зачем ветку банга…

— А-а, поняла. Я хотела поймать зеленого жука, только он сидел очень высоко.

— Бывает, жук — вот он, а неохота его ловить…

— Ничего не слышу! — она, покраснев, отвернулась и закрыла руками уши. — Вагоны очень гремят… жук и улетел.

Поезд наконец прошел, оставив после себя облако мелкой, похожей на морось водяной пыли. Зеленый жук, прятавшийся в ветвях, поднялся в воздух и, громко жужжа, перелетел через крышу двухэтажного дома.

По небу ползли белесые тучи.

Когда они дошли до перекрестка, в домах уже загорались окна; вспыхнули было уличные фонари, но потом замигали и снова погасли. Где-то звенели веселые голоса детей. В небе зажигались одна за другой звезды, словно огни далекого неведомого города.

* * *

Прислоненную к стволу шыа тачку мороженщика обступила целая толпа. До протолкался вперед, купил два эскимо и угостил Лиен. Они ели мороженое не спеша, маленькими кусочками. До почему-то вспомнил, как однажды минувшей зимой их подняли по тревоге холодным туманным утром: они заняли орудийные гнезда; До занял свое место, поставил ногу на педаль и… ступня словно вмерзла в лед — так охладился за ночь металл.

— Помните, как-то по дороге из школы вы купили мороженое и хотели угостить меня, а я отказалась?

— Ага, вы тогда обидели меня смертельно. Хорошо еще, сразу подошел трамвай, и мы вместе побежали к вагону.

— А потом, когда мы сели в трамвай, вы отдали мороженое мальчишкам, которые ехали «зайцами» на подножке. Мне стало ужасно обидно, я просто смотреть на них не могла.

— Будет вам обманывать.

— Да нет, правда. Знаете, после того, как вы ушли в армию, нашу школу эвакуировали в деревню. Пойдешь, бывало, к колодцу за водой и стараешься утопить черпак на самое дно, чтобы вода была похолодней. А сама думаешь: «Вот бы сейчас мороженого!..»

Как же быть, что сделать, чтоб он ей поверил? Он должен… должен ей поверить… У этого самого колодца она с ребятами распевала по утрам гаммы: рот открыт, губы округлены, как положено… «А-а… А-а-а…» От ее голоса даже рябь по воде шла. В колодце, когда она опускала черпак, отражалось синее небо. Все эти деревенские колодцы похожи один на другой: их роют обычно у подножий холмов, вода в них в любое время года стоит на одном уровне — не поднимается и не уходит, и можно разглядеть каждый камешек на дне. И если случалось — по неловкости — уронить черпак, в прозрачной воде ничего не стоило подцепить его и вытащить обратно. Зимой над колодцем легкой дымкой вился пар и вода была так холодна, что от нее коченели пальцы. Впрочем, женщины и девчата никогда не умывались возле колодца; набрав воды, они отходили в сторонку, там, у стены из пористого камня, их надежно укрывали густые кусты марсилии. А умывшись, они пристраивались у самого колодца постирать белье, рядышком с мужчинами, которые мылись тут же, поливая друг друга, шумно пыхтя и отфыркиваясь. Нескончаемые разговоры у колодца обычно не касались серьезных тем, зато здесь можно было услыхать всякие новости и сплетни, люди не скупились на острое словцо, то и дело звенел смех.