Запах напалма по утрам (сборник)

– …о том, что наша разведка принесла нам удачу: оказывается, не далее чем сегодня на нашем участке фронта немцы готовят газовую атаку. Вы наверняка слышали, – продолжал адъютант с живейшим отвращением, – что такие атаки уже были проведены на некоторых других участках, в том числе против наших союзников. Посему я уполномочен сообщить вам о том, что с семнадцати ноль-ноль все без исключения должны быть проинструктированы о действиях в случае таковой атаки и, разумеется, снабжены для противостояния ей всем необходимым. Противогазные маски, комплектность которых проверена, у вас выше всяческих похвал, о чем будет доложено командующему сразу по моем приезде в Ставку. Если нет вопросов, позвольте на этом, как говорится…

– Все ли вам ясно, господа офицеры? – помогая адъютанту закончить, надтреснуто спросил Знамский, оглядывая своих ротных. – Коли вопросов, как я усматриваю, не возникло, тогда, думаю, мы сейчас поблагодарим и отпустим Арнольда Павловича восвояси. Если, конечно, он не захочет остаться у нас… – вздумал подпустить перца полковник, и это ему удалось. Раскатистый хохот сотряс бревенчатый склеп. Адъютант побледнел, но потом и сам рассмеялся, прикрывая красные глаза рукой.

– Господа-господа, я знаю, знаю, кем вы нас полагаете. Но не стоит, не стоит, право же, – выговаривал он.

Перед ним были измученные лица, на которых каждый был бы рад вызвать и тень улыбки, хотя б ценой временной потери достоинства.

И снова из-за брезента их начало обступать глиняное чавканье, будто они сидели в могиле на десятерых.

…К двум стали разносить по окопам противогазы – тугие зеленые сумки, в которых угадывался словно бы свернутый зверек с длинным хвостом.

Высоковцев встал лицом к своему взводу. Он видел взгляды, обращенные к нему, и внезапно со всей полнотой осознал, что через сутки может вновь не досчитаться кого-то из них. «А ведь, наверно, они считают меня частью той силы, что уносит их с земли, – испуганно подумал он. – Меня, который ни разу ни на кого не поднял руки, ударившего лишь в детстве своего же собственного отца, накинувшегося на мать с кулаками. Меня, окончившего филологическое отделение Петербургского университета (он произнес эти небывало чуждые здесь слова по слогам) для того, чтобы учить их любить самих себя! Свой язык, свою бедную землю. К чему я здесь? Что искупаю вместе с ними? Мировые козни – или легкомыслие своего класса?»

– Ребята, – сказал он затхлым голосом. Лицо его внутренне исказилось, будто перекрученная портупея. – Люди! – простер он к ним руку. Унтер взметнул брови, но сдержался. – Нам с вами после всего, что выпало и выпадает на нашу долю, предстоит пережить еще одну неприятную вещь. Ужасную вещь. Нас, то есть и вас, и меня, собираются травить газом. На вид он серо-зеленый, стелется по земле вот так. – Высоковцев показал как. – И, в конце концов, растворяется в воздухе. Но не сразу. Его специально изобрели, чтобы травить людей, понимаете? – спросил он, упираясь в них болезненно поблескивающими зрачками. – Но мы – спасемся. У нас есть вот эти приспособления, – засуетился прапорщик, силясь открыть клапан. – Откройте вы, – приказал он унтеру.

Солдаты неумело расстегнули сумки.

– Выньте их из мешков, – продолжал Высоковцев. – Как видите, это обычные резиновые маски, со стеклянными окулярами, подсоединенными к ним трубками и коробками, и в них уже положено очищающее воздух вещество. Не надо их сейчас развинчивать, пожалуйста! – просил он их. В глазах солдат стояло недоумение. – Ничего не бойтесь. Это просто защитные приспособления. Сейчас мы потренируемся их надевать, а потом спрячем обратно в эти футляры и забудем про них ровно до того момента, пока я, унтер-офицер или наблюдатель не дадим вам команды их надеть, ясно? Снимете вы их тоже по команде, не раньше. Иначе – смерть. Мучительная. Долгая. До приказа масок не снимать, даже не пробовать! Я запрещаю! – голос Высоковцева окреп. – Итак, делай за мной. Возьмите маски и впустите туда с каждой стороны по два пальца. Вот так, как бы расширяя. Затем – расширив их – наденьте на себя. Так, как сейчас сделаю это я. – Высоковцев глубоко вдохнул и начал втискиваться в душную резину, стараясь надвинуть ее поглубже.

Возившиеся с масками солдаты подняли глаза и вздрогнули: на них смотрело нечеловеческое, мышиное лицо, иззелена бледное, снабженное ребристым хоботом, подсоединенным к цилиндрической коробке.

– Ну что, ясно?

Взвод охнул и перекрестился: голос прапорщика же сделался глухим и будто металлическим. Все стояли замерев. Высоковцев содрал с себя маску и сморщился, приглаживая волосы.

– Что, ужасающий вид у меня был? – спросил прапорщик у взвода тем самым тоном, который был у него далекой теперь весной, в дни формирования части, когда и он, и они были моложе, яснее и война со всей ее бесконечной и разнообразной, припасенной для них смертью была на тысячи километров западнее.

– Дмитрий Федорович, а это что, обязательно? – дрогнувшим голосом спросил унтер.

Высоковцев лишь посмотрел на него, не отвечая, и, развернувшись, пошел к себе.