Запах напалма по утрам

Декабрьским вечером Колычева занесло в Западное Концово. Надо же было хоть где-то побывать. Он проехал свою остановку и вышел. Светились ларьки, ходили угрюмые дяханы в кожанках, спешили нагруженные всякой ерундой женщины. Пятиэтажек почти не было видно за новостройками, уже увешанными бельем по балконам и плотно обставленными парковками. Машины стояли и по тротуарам. Было совершенно дико представить, что лет пять назад здесь было пустовато, тихо. «Пройдусь до рынка, выпью и назад», – подумалось Колычеву.

После пива захотелось за угол. К счастью, пустырь около Вериного дома еще был цел, то есть он еще существовал во всей своей неприглядности, заброшенный, изнаночный и цельный в этом. Из земли торчала проволока, виднелись свалки пакетов, черных мешков с теми же пакетами. Завывала пурга. На окраине пустыря виднелась огромная светящаяся туфта этажей в семь. Надпись гласила «Секс-Март».

«Зайду», – сказал себе вздрогнувший Колычев и зашел.

Двери разъехались, и ковер заглушил шаги. Огромный фаллос перегораживал ему путь, светясь струящимися пузырьками. Черти и гномы протягивали ручонки, шевеля хвостиками. Работали эскалаторы, пахли неведомые цветы, лилась фиолетовая река. Мелодичные звуки облили пришельца дезодорантом смешков и будуарных стонов. Он шел и озирался, чувствуя свою неуместность, неумение веселиться и воспринимать все «изи», смайлиться и беззаботно глазеть на сокровища мира. Сходно он чувствовал себя в торжественных местах, на приемах, где ждали кого-то другого, не его, всегда не его.

– Здравствуйте, – произнес над ним голос. – Мы рады, что вы посетили наш специализированный супермаркет.

Он обернулся, задрав голову.

На пластиковом крюке, надетая потешной вешалкой откровенного костюма с кольцами и браслетами, почти неузнаваемая, висела Вера.

– Вы можете посетить… Улыбайся. Меня уволят. Улыбайся.

Колычев изобразил кривую улыбку, сглотнув что-то твердое.

– …к вашим услугам…

Продолжая улыбаться, Колычев подошел ближе и взял Веру за ногу. Латекс. Туфля тоже. Он сжал ее, делая вид, что щупает товар. На чулке висел ценник с эротическим по смыслу логотипом. Он сжал ногу сильнее. Она слабо шевельнулась.

– Не дави, я говорить не могу. Отпусти. Встань там.

– Слезь тогда.

– Я не могу.

– Слезь или улыбаться перестану.

– Я не могу.

– Ты работаешь здесь?

– Идиот. Что, не видишь?

– Вижу. Верить не хочу. Дура.

– Ты ничего не знаешь. Ты вообще меня бросил.

– Потому что ты дура. Вот и висишь здесь…

– Молчи. Ты не понимаешь.

– Ты должна им, что ли? Сколько?

– Ой, не надо, пожалуйста!

– Сколько?

– Много. Не надо.

– Уйдем сейчас.

– Камеры.

– Уйдем. Я все беру на себя.

– Ты не понимаешь.

– Слезай и иди к выходу.

– Дурак… Что за дурак.

– Слезай, или я тебя сниму. Это же полный… Я…

– Уйди, прошу тебя.

Он снял ее, почувствовав снова ее вес, всю ее, как бывало таскал по комнате, не в силах положить, поверить, что она с ним, что вообще кто-то с ним, смеется, спрашивает, целует, смотрит на него. Его Вера.

– Так. Пошла к выходу.

Рядом возник продавец. Он появился из люка в полу.

– Приобретаете? Чек, наличные, карточка?

– Наличные.

Колычев положил его на пол сразу, вложившись как молодой бог, почти не целясь. Завыла сирена. Он оглянулся на Веру, стучащую в блокированные двери. Взглянул на крепления и, подпрыгнув на балюстраду, повис на креплениях титанического фаллоса, стараясь раскачать его. Выбежавшие жуки-охранники надрывались в хрипящие рации. Ощущая пружинистую поверхность, он засмеялся и в последний момент заорал Вере: «На пол!» Фаллос не подвел. Стекляшки рассыпались звонким крошевом, и он спрыгнул, уложив еще двоих.

Посланные им вдогонку резиновый медведь и пластиковый тигр промахнулись, проткнули шкуры и съежились.

После они сидели на ковре в Вериной комнате, и она снова смотрела ему в глаза. Как он любил.

Подшипник целеполагания

«Кутафья», – раздалось в наушниках, и кортеж, повизгивая, но не притормаживая, вынесся по пустой площади к Спасским воротам. Подъезжали, напротив, медленно, как бы оглядывая принимающих.

Алапин, министр только что сколоченного кабинета, вышел из бронелимузина, демонстрируя спокойствие: к первому заседанию у него «имелись кое-какие наработки», и он рассчитывал красануться по полной, как в недавней молодости, с блеском в глазах и расчетом на какое-то будущее, так некстати наступившее.

Референты обступили его с боков, бобики указывали направление плавными уважительными жестами. Пока он шел, с него сняли пальто и прошептали обо всех, кто будет.

– А, явился!

– Николаю Федорычу наше!

– Как сам?

– Нормулек, нормуленочек!

Эти бодряческие заклинания не отвращали Алапина, он жил среди них, так же вращая оторопелыми глазами по сторонам, стараясь сквозь пелену ничего не значащих словес разглядеть маневры и козни завистников и претендентов. В зале стоял еле слышный гул.

– Идет!

Повисло молчание. Президент возник стремительно и мгновенно сел.