Запах напалма по утрам

Видели братьев крестьяне и махали вслед. Знали, что опасное задание им предстоит. Видели их рабочие и отрывались от работы, и скулы их ходили как поршни под худыми щеками. Знали они, что летят братья далеко.

Поплыл под красными крыльями Китай.

И сказал первый брат второму: «Много горючего у нас в баках, есть и пулеметы, и пушки, но сможем ли облететь вокруг всей Земли, не ошиблись ли наши инженеры?»

И сказал брат второй: «Не тревожься. Есть у нас вера, есть любовь, есть у нас Красные Звезды Отчизны, и облетим мы не только Землю, но всю Вселенную».

Грохотали винты, и поднял белогвардеец ружье, но, испугавшись гула могучего, не выстрелил. И заорал на солдата белый генерал, и поднял маузер, но пуля только чиркнула по обшивке и, сплющенная, упала на голые поля.

Взял первый брат Зерно и бросил грядущим людям с узкими глазами и широкими сердцами. И сохранили они его…

А уж под крыльями Индия наступила. И поднимали люди глаза, и узнавали в братьях своих братьев. Молились им и тощие индусы, и сикхи в черных чалмах, и мусульманские муллы кричали вслед огромным птицам, и выбегали английские солдаты в королевских мундирах и молча слушали свист винтов.

Бросил второй брат второе Зерно, и упало оно в джунгли. Поднялась оттуда стая хищных стервятников и бросилась наперерез. Телами своими хотели остановить полет.

Задымился первый брат, погнулись лопасти винтов его стальной птицы, и сжал он рычаги крепче прежнего.

Подлетел второй брат сверху и вылил в пожар фляжку ключевой воды. И залила вода пожар, и ринулись они дальше через океан, где редкие корабли везут негритянцев в далекие рабские страны, и поют они по дороге, полной смерти и разора, свои невеселые песни.

Бросил первый брат Зерно и им, и поняли они, что свобода настанет, и сохранили его в руках горячих, и кровью своей питали долгие ночи, чтобы проросло оно на чуждых берегах.

Африка настала. Саванны желтые, реки пересохшие, деревья кряжистые, львы и гориллы, жирафы и антилопы.

Пожалел второй брат Зерна, и упрекнул его первый: «Помни приказ. Зерна бросай, долг выполняй». И упало Зерно на белоснежную гору Килиманджаро, и полетели они дальше.

Стал плавиться недопустимо мотор первого брата.

И сказал первый брат: «Ошиблись инженеры. Не смогли предвидеть тревог. Подлети ко мне, брат мой, для важного слова».

Подлетел брат и слушал речь сокола:

«Раскрой, брат мой, колпак кабины, отдам я тебе горючее, а сам упаду вниз и Зерна посею глубоко».

Так они и сделали. Отдал первый брат горючее второму, словно голубя изо рта напоил, а сам ринулся вниз, не разбирая земли. Взрыв раздался, покачнулась земля. Утер слезу брат второй и увидел Антарктику. Сжал он крепче свои рычаги и направил нос птицы через пролив.

Белела перед ним незнаемая земля. Льды плыли.

Услыхал он, что бьется мотор с перебоями, и стали останавливаться винты, замирать начали.

Напряг брат второй все мускулы, уперся ногами в педали, чтобы не свалилась птица в пике. Дрожала броня, плавились контакты, бил ледяной ветер в лицо, визжали плоскости, но не сдавался герой.

Дотянул до Южного полюса и воззвал к вождю. Не было больше ни одного голоса в белой мгле, ни друга, ни человеческого дыхания. Горючее кончилось.

И мелькнули рядом с ним крылья, немецкие кресты.

Спросил немец, не нужна ли помощь советскому соколу.

Поднял пилот глаза и от помощи отказался. Вынул последнее Зерно и бросил ветру.

Занесла немца пурга, покачался он на крыльях малых и исчез.

Сказал сокол: «Облетели мы землю. Выполнили приказ. Красным Зернам – жить. А нам теперь и умирать не страшно. Была у нас вера, была и любовь, помогла нам она задание выполнить. Прощай, солнце! Помни, как любили мы, как ждали завтрашнего дня и что отдали ему».

Сказал так и упал на Южный полюс земли, обнял ее, как любимую, уснул навеки.

Проросла на его могиле трава, в центре оледенелой стужи. Никто в мире того места не знает. Но растут там красные цветы.

И свет от них по всему миру идет.

Инженер

Прожектор, заливаемый октябрьским дождем, светил куда-то поверх земельных отвалов. Кропотов проверил, высоко ли над раззявленными лужами повешена проводка, и только тогда увидал скрюченную фигурку, прикорнувшую рядом с рубильником на неимоверно грязной, похоже, лошадиной попоне.

– Как зовут?

Мальчишка открыл глаза и посмотрел перед собой. Он был давно и насквозь мокрым.

– Встань-ка.

Прожекторщик медленно встал во фрунт и облизнул губы.

– Кто бригадир?

– Волохов.

– Пойдешь со мной.

– А вы кто?

– Кропотов.

Они заковыляли между недостроенными цехами, похожими на руины. Оттуда звонко и тупо доносился несмолкающий молотобойный ритм и злобное фрезерное взвизгивание, свернули к жилым баракам, пропуская матерящихся в потемках возчиков.

– Заходи.

Парень стоял в сенях, не решаясь заливать крашеный пол текущей с опорок бурой глиной. Кропотов подтолкнул его к этажерке:

– Мокрое на пол, сам к печке.

– Палываныч! – В грохнувшую дверь просунулась курносая физиономия. – На шестом участке подтоп, вас требуют!

– Сейчас иду. А кто дренажил?

– Чалкин. Говорит, клапана отходят, качать нельзя.

– Иду. Волохова ко мне. Из райкома были?