Запах напалма по утрам

– Взял Эдинбург, закрепился на высотах. Ультиматум Черчиллю послал, – донеслись голоса.

– Испания как, не реагирует?

– Посол отмалчивается.

– Это хорошо. Опомнятся – поздно будет.

В рядах зашевелился одобрительный ропот.

– Товарищ Сталин требует от нас предельной быстроты реакций на меняющуюся обстановку. Пока наступаем в Северной Америке, обнажаются, конечно, слабые места – гарнизонное администрирование, дерганый график поставок. В Европе голод, товарищи, хозяйство разрушено, восстанавливается с огромным трудом. Господа австралийцы и примкнувшие к ним новозеландцы в войну вступили из классовой солидарности. Их хваленая фортификация практически не представляет никакой угрозы. Бутафорией я ее не назвал бы, но и опасаться особенно нечего, учитывая и агентурную работу, и наши успехи в общем. Проблема сейчас, видимо, стоит в основном кадровая, но непосредственно действующей армии она на данный период времени, полагаю, не касается. Наше дело – грамотно воевать. Персональные приказы у ординарца. У меня все. Вопросы?

Вскоре в зале не осталось никого, кроме Жукова, и только глухая канонада напоминала, что на окраинах еще дерутся с рассеянными национальными гвардейцами из бывших копов. По улице прогрохотала самоходка, за ней почему-то – полевая кухня на рязанской кляче с вытаращенными от напряжения глазами…

– Тащ командующий, к вам тут местные, говорят, по срочному делу, – доложил адъютант.

– Проси.

Вошедший был полон и черняв. Сняв широкополую шляпу, он распахнул бежевый длинный плащ, под которым виднелся бостоновый костюм. Начищенные штиблеты сияли оскалами пуговок. «Гладок, нэпман…» – подумалось Жукову.

– Мы представляем общину, – перевел лейтенант с косым пробором. – Порядок в городе…

Жуков слушал рассеянно. Его тревожила Ставка. То, с какой непреложностью Рокоссовского оставили в Европе, могло означать…

– …при определенных материальных затратах, – закончил вошедший.

– Скажи – я подумаю.

Лощеный вышел. Маршал устало сел в кожаное кресло. Громадность событий вмещалась в него с трудом. Весь мир… Таких побед, да еще вот так, с ходу, русское оружие еще не знало. Весь мир. Он мало верил во все эти диалектические материализмы, считал их скорее мистикой, замешенной на самовосхвалении, втайне не доверял бодрым реляциям, полагаясь на голые ресурсы, которыми надо было лишь умело распорядиться… Вера его была – русское оружие да русский солдат, которым был он сам. Но тут он и сам терял голову – целый мир планетарного масштаба лежал под ногами победоносной Красной армии, возглавляемой им шестой год войны, целая планета сдавалась под алое знамя победы, и он не мог отделаться от клочьев волшебного тумана, застилавшего порой его воображение: он не понимал, что будет дальше.

– Стар стал, что ли? – вслух проговорил он. – Федь… Федор! Это кто был?

– На карточке написано – Ал… Эл… Капоне какой-то.

– Араб?

– Говорит, итальянец.

– Все они тут… итальянцы. Чего хотел-то? Всю ночь не спал, от самой Панамы. Через Мексику шесть часов летели – вздремнулось. Славная землица – то пески, то леса до горизонта… – Жуков прозрачно, как-то просяще посмотрел на переводчика.

– Мафиози он, Георгий Константинович. Просит долю в контроле над городом. Мог бы, говорит, порядок навести, туда-сюда. И насчет валюты спрашивал, какая будет. Рубли или доллары.

– А ты что сказал?

– Ничего, Георгий Константинович. Ждал, что вы скажете, не имел права. Может, Суконникову позвонить?

– Отставить звонки. Так он что ж, бандюган, что ли? Ушкуйник?

– Так точно, товарищ маршал. Незнамо как прорвался. Сказал, власти представляет. Местные. Теперь-то.

– Один?

– Никак нет. Сход у них. Все ворье, такие же, и одеты одинаково, каждый по району держит, у кого прачечные, у кого цеха, говорят – бизнес. Я тут собрал кое-что, у Андрея Николаевича на них много накопилось… легализовались они недавно, выросли на бабах, наркоте, но в основном на водке и спирту, во время сухого закона. Слыхали, наверно, про такой. Просят совета оккупационного командования. Что, например, с евреями делать, и вообще.

– А что ж с ними сделаешь? – хохотнул Жуков. – Они поговорить, что ли, хотят? Наедине?

Через день к вечеру в канцелярию пришел незаметный человечек и сказал, что вожаки Нью-Йорка могли бы явиться на прием к красному маршалу, но опасаются, что их появление в полном составе вызовет ажиотаж. Поэтому они просят товарища красного маршала прибыть к концу своего рабочего дня на рыбные склады Финкельбаума, третий причал, собственное владение.

Неотлучно распоряжаясь перегруппировкой войск по телефону, Жуков кивнул и к ночи вызвал машину в город.

Кварталы, черные от пепла, раскатывались под колеса легко, весело похрустывало под скатами битое стекло. Над погасшими небоскребами Бродвея летали белые бумаги. Точно голуби.

После длиннющего моста потянулись фабричные кварталы, низенькие, загаженные донельзя.

– Дальше тут негры живут, – сказал ординарец, поежившись. – Рабочая беднота.

– До складов сколько?

– Да вот они.

Несколько насупленных, как пиявки, машин притаились на асфальтовом пятачке, огражденном проволочным забором.