Читаем Запах полыни. Повести, рассказы полностью

Так она спускалась и для меня, когда час назад я ехал сюда вместе с Канатаем и его матерью Биби. Их пегая лошадка, запряженная в подводу, стояла сейчас в тени, а сама Биби на мельнице набивала мешки мукой.

На дороге за нашей спиной зацокали копыта. Мы обернулись разом. За кустами тальника мелькали морда лошади и малахай возницы. Но вот он миновал последний поворот, выехал к мельнице, и мы увидели мужчину, который дремал, свесив голову на грудь. Лошади привычно остановились, а возница еще некоторое время сидел неподвижно. Потом шевельнулся, отгоняя мух, и поднял голову.

— Эй, Крешке! Крешке, выходи! — закричал он спросонья.

— Это мой родич Шинтемир, — пояснил нам Гришка с улыбкой и, поднявшись, сказал приехавшему: — Что кричишь? Я здесь, Шинеке!

— А, ты здесь! — обрадовался Шинтемир. — Крешке, мука готова?

— Готова, готова! Ждет тебя, Шинеке, с утра, — сказал оживившийся Гришка.

Тут показалась Биби, и я увидел, как у Шинтемира вначале полезли брови на лоб от удивления, а потом рот едва не растянулся до ушей.

— Ба, это ты? Как ты здесь очутилась, душа моя? — воскликнул Шинтемир.

А Биби улыбнулась сквозь мучную пыль, покрывавшую ее лицо, показав крупные белые зубы, мельком взглянула на нас с Канатаем и сама спросила его зазвеневшим голосом:

— Нет, лучше ты мне скажи: ты-то каким здесь чудом?

— Э, наши аулы — соседи, — пояснил Шинтемир, хитро прищурившись, потом засмеялся, и вместе с ним засмеялась Биби.

Шинтемир слез с телеги и подошел к нам. Только теперь я заметил, что у него вместо одной ноги протез. И еще мне показалось знакомым его лицо. Но мы встречались впервые, я знал это точно. Значит, он был чертовски похож на кого-то, с кем мне приходилось жить чуть ли не бок о бок.

А Шинтемир тем временем поздоровался за руку с Биби и Гришкой. И Биби сказала с гордостью:

— А это мой сын Канатай.

Шинтемир посмотрел на Канатая:

— Большой уже. Почти взрослый парень.

Мне почудилось, что в его голосе прозвучала сдержанная грусть.

— Сынок, поздоровайся с дядей! Золотце мое, подай дяде руку, — сказала Биби Канатаю.

Что-то не понравилось Канатаю в Шинтемире, руку он протянул с заметной неохотой, но Шинтемир крепко сжал ее и держал в своей руке, пока Канатай не потянул ее назад.

Гришке надоело быть на заднем плане, и он, откашлявшись, подал голос, указав на туго набитые полосатые мешки, сложенные у входа в мельницу:

— Ну, Шинеке, вот твоя мука. Молодежь, — он кивнул в нашу сторону, — молодежь мигом погрузит ее на подводу. А мы пока примем по чашечке чая. Просим и тебя, Биби.

— Разве что по чашке, — произнесла Биби, словно бы нерешительно, но мне-то было заметно, что Гришкино приглашение пришлось ей по душе.

Эта троица ушла в кособокий домик с одним окном, прилепившийся к мельнице, а мы принялись грузить мешки на подводу Шинтемира.

— Что он, ваш старый знакомый? — спросил я, не утерпев.

— Впервые вижу, — буркнул Канатай.

Первым из тех, троих, появился Гришка. Лицо его раскраснелось, вспотело от горячего чая. Видно, не обошлось и без водки. Гришкины глаза маслено поблескивали.

— Ну как, ребятишки, отменный помол? — весело осведомился Гришка и похлопал по литому мешку. — Для хорошего человека не жалко и жерновов. Таким, как Шинтемир, жить бы и жить тысячу лет.

И Гришка принялся на все лады расхваливать своего приятеля. Потом подмигнул мне: мол, отойдем на минутку. Мы отошли в сторонку и присели на один из валунов, что так щедро усеяли окрестности мельницы.

— Ну, что-нибудь понял? — спросил он оживленно. — Канатай-то, оказывается, сын моего родича. Как тебе это нравится, а?

— Шинтемира, что ли? — Я чуть не проглотил язык от удивления.

Я был готов предположить что угодно, только не это.

— Тсс… Что кричишь?.. Так вот, я догадался по их разговору, ну, между Шинтемиром и Биби, — пояснил Гришка хвастливо. — Если не веришь, сравни: Канатай — прямо вылитый Шинтемир. Как две капли, понимаешь?

Как же я не заметил сам! Ведь мы с Канатаем жили почти бок о бок, а я-то не сообразил.

— Вот тебе и Шинтемир, и Биби! — Гришка покачал головой.

Вскоре из домика вышли Биби и Шинтемир. Батистовый платок на голове Биби слегка сдвинулся, открыв черные волосы, не тронутые сединой. И вообще, глядя на стройную, с высокой грудью Биби, никогда не подумаешь, что ей уже за сорок. Шинтемир казался ниже ее ростом. Он ковылял рядом с Биби и старался ее в чем-то убедить.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература
Утренний свет
Утренний свет

В книгу Надежды Чертовой входят три повести о женщинах, написанные ею в разные годы: «Третья Клавдия», «Утренний свет», «Саргассово море».Действие повести «Третья Клавдия» происходит в годы Отечественной войны. Хроменькая телеграфистка Клавдия совсем не хочет, чтобы ее жалели, а судьбу ее считали «горькой». Она любит, хочет быть любимой, хочет бороться с врагом вместе с человеком, которого любит. И она уходит в партизаны.Героиня повести «Утренний свет» Вера потеряла на войне сына. Маленькая дочка, связанные с ней заботы помогают Вере обрести душевное равновесие, восстановить жизненные силы.Трагична судьба работницы Катерины Лавровой, чью душу пытались уловить в свои сети «утешители» из баптистской общины. Борьбе за Катерину, за ее возвращение к жизни посвящена повесть «Саргассово море».

Надежда Васильевна Чертова

Проза / Советская классическая проза