Запах полыни. Повести, рассказы

— Я тоже хочу воды, — пробормотал Бокен, растерявшись не меньше этих двоих.

— Ну что ты за нами следишь? Тебя что кто-то приставил? — обозлился Кокбай.

— Я тоже пить хочу, — бестолково повторил Бокен.

— Дурак! Здесь нет воды, — сказал Кокбай и яростно рассмеялся. — Кулшара, ты только взгляни на него! Он поверил, что здесь родник! — И заорал на Бокена: — Иди сейчас же к машине. Иначе я тебе шею сверну!

— Ладно. Пусть смотрит, если ему не стыдно, — вмешалась Кулшара. — Ну что же ты стоишь, Бокентай? Подойди еще поближе!

— Вы оба… плохие люди. А вы еще и обманщица, красивое платье надели, — выпалил Бокен, едва не плача.

— А ну повтори, что ты сказал?

Кокбай шагнул к нему и ударил тяжелой ладонью по щеке. Бокен повернулся и побежал к машине. На панели в кабине висел ключ. Когда-то один колхозный шофер, возивший с фермы молоко, учил его, как заводить машину. Бокен повернул ключ, и сразу засветились циферблаты, качнулись язычки стрелок. Он зажег фары, нажал на стартер. Машина послушно заурчала и тронулась с места. «Не люди они… не люди», — шептал Бокен.

— Бокен! Сукин сын! Сейчас же остановись! Убью! — закричал позади разъяренный Кокбай.

Но Бокен прибавил газу. Машина, гремя и сотрясаясь, виляла из стороны в сторону, ударяясь о крутые края дороги, грозя перевернуться. А вдогонку летели душераздирающие копли Кокбая:

— Бо-кен!.. Бо-кен!.. Остановись!.. Разобьешься!..

В лучах света запоздало разверзся старый арык. Бокен не успел даже подумать, да и успей, все равно бы не знал, что нужно делать. Машину бросило вниз, потом она взмыла вверх. Бокен больно ударился о потолок кабины, прикусил язык. Ход машины как бы выправился, но дорога почему-то казалась все уже и уже. Полынь и волоснец, стоявшие вдоль обочины, выросли в свете фар до размеров деревьев, наступали на машину с обеих сторон.

— Бо-оке-ен!

Голос Кокбая, казалось, догонял машину. Она медленно одолевала подъем, ход ее стал тяжелым, вязким. Бокен неистово давил на газ. Мотор выл, ревел, словно хотел разорвать пополам землю. Наконец на последнем дыхании, нервно дрожа, грузовик взобрался на холм. И тут будто кто-то державший его сзади за борт бросил руки, и грузовик покатился вниз, словно полетел в пропасть…

НЕКИЙ (пер. Г. Садовникова)

Он поднял было ружье, но кеклики, словно угадав его намерение, шумно снялись с места, полетели на другую сторону оврага. Отяжелевшие от жира, они неуклюже, как-то боком, будто преодолевая встречный ветер, летели сквозь сетку падающего снега. Добравшись до той стороны оврага, они плюхались в снег и разбегались между камнями. Головки их так и мелькали среди темных каменных проплешин.

Он тоже побежал туда, нелепо размахивая руками, по колени увязая в сугробах. Колючие крупинки снега хлестали по лицу, но он, не чуя ног под собой, не замечая ни снега, ни острых когтей шиповника, цепляющегося за полы полушубка, бежал, помышляя только об одном, не сводя глаз с той стороны оврага, где в панике мелькали меж камней головки кекликов. Теперь наступал самый важный момент охоты. «Не меньше двух, — твердил он себе. — Двух кекликов обязательно. Не меньше… Ничего не скажешь, мне все-таки повезло!» Да, наконец, ему повезло: с утра он бродил, искал эту проклятую дичь, и вот она — перед его глазами. Теперь он сделает то, что задумал, теперь-то он заставит Алибека Дастеновича сказать свое «ор-ри-гинально» и удивленно поцокать языком. «Самое меньшее двух…»

Вдруг где-то под левым ухом оглушительно грянул выстрел. Кто-то резко толкнул его в плечо, он потерял равновесие и сел в снег. И тотчас прогрохотал второй выстрел, и опять где-то рядом, прямо под боком. У него кругом пошла голова: не понимая, что же случилось, он хотел рывком подняться на ноги, но снова повалился в глубокий рыхлый сугроб. Кто же его толкал? Кто стрелял в этакой близи, прямо под ухом? В левом плече нестерпимо запекло; словно отзываясь на эту боль, заныло и левое бедро. Ах, вот оно что! Стреляли в кекликов, а попали в него! Но кто же этот болван? Он осторожно перевалился на правый бок, слегка приподнялся на руке и посмотрел по сторонам. Никого. Только несильный, но настойчивый ветер. Да низко свисающая серая мгла, из которой сыпал крупитчатый снег. Увлеченный азартом охоты, он заметил все это только сейчас. А кеклики? Он невольно бросил взгляд на камни, туда, где только что суетливо метались кеклики. Теперь там никого не было. «Улетели! Они услышали выстрелы и снялись. Все до одного! Какая жалость! А такие жирные были кеклики… Парочку хотя бы. Уж Алибек Дастенович точно бы зацокал языком», — подумал он с досадой. Но пора было заняться собой. Никого, разумеется, поблизости не было. Стреляло его собственное ружье. Еще качалась ветка шиповника, зацепившая спусковой крючок. Из стволов еще тянуло запахом жженого пороха. От мысли, что он чуть не убил самого себя, ему стало дурно. «Но смотри-ка, оберегла меня судьба, не захотела смерти моей», — пробормотал он с радостным удивлением. И надо же: чуть не почувствовал себя счастливым. Жив! Жив!