Затем надо было решать, кому возноситься в облака, а кому ползти посуху. В роли арбитра приходилось выступать мне, и уже одно это было вечным источником угрызений совести или сожалений. Я обожаю смотреть на мир с вертолета и мечтал искать в Афаре ответы на вопросы скорее общего, чем частного, порядка. Будучи ответственным за проект в целом, я должен был ориентировать его, и это обстоятельство давало мне повод летать чаще других. Но всякий раз в ущерб кому-то из товарищей, а отсюда — угрызения… В следующий раз я уступал место кому-то другому, летевшему в самоеинтересное место, а отсюда — сожаления… Подобные проблемы неразрешимы. В «летчики» чаще попадали представители фундаментальных специальностей — петрографы и тектонисты, расшифровывающие структуру земной коры. Это не могло не вызвать в скором времени раскола в группе.
Подбиралась она, надо признать, не самым рациональным образом. Не знаю, в каком именно возрасте человек становится взрослым, но прожитые полвека не позволили ни мне, ни Маринелли созреть настолько, чтобы не руководствоваться столь явно неприемлемыми критериями, как личная симпатия, привычка или просто обстоятельства. В результате к началу экспедиции вместо эффективной группы у нас был довольно разнородный набор людей. Возникли неизбежные предубеждения и обиды.
Молодежь, как водится, оказалась самой упрямой и наименее покладистой. Жаль, потому что в большинстве своем это были люди умные и компетентные, что обусловило выбор. С другой стороны, это же побудило кое-кого считать себя выше остальных. В них ощущалась непререкаемая уверенность в том, что их специальность наиважнейшая, поскольку ею занимаются они…Все это приводило к любопытному «интеллектуальному шовинизму», весьма распространенному еще в мире науки. У людей здравомыслящих подобная разновидность «шовинизма» постепенно исчезает с возрастом, и так оно, по счастью, произошло с нашими молодыми коллегами. Но во время первых экспедиций в Афар зазнайство и раздражение проскальзывали довольно часто, вынуждая нас с Маринелли сглаживать углы. Между тем ни я, ни он по характеру не склонны к снисходительности и всепрощению. Возможно, нам, двум шефам, следовало с самого начала взять быка за рога и поставить все точки над i. Но, не говоря уже о том, что брожение шло в неявной форме и грубое вмешательство лишь ухудшило бы климат внутри группы, трудно бывает самому взять правильный тон и нацелить разношерстную группу на общее дело.
Руководство группой — вещь не такая простая, как иногда представляется. А если дело складывается так, что никто в группе вам лично не прекословит, руководить особенно нелегко! Если же вы еще живете вместе, преодолеваете общие большие и малые трудности экспедиционной жизни, а сверх того несете груз ответственности за безопасность и здоровье людей, снабжение и финансы, управление и дипломатию, не говоря уже о научных результатах, — то это подчас затемняет верность суждений и мешает выбрать правильное решение.
В двух первых полетах я смирился с угрызениями совести и до сих пор не раскаиваюсь. В вертолете «Алуэт-III» нас было пятеро: пилот и штурман, а сзади рядком трое пассажиров-геологов. Крайние глядели каждый в свою амбразуру, а средний наваливался попеременно на своего соседа слева и справа… Несмотря на долгий полет в августе, я разделил сейчас с товарищами «крещение Афаром». Вертолет («мясорубка», как называл его симпатичный летчик-гигант) не сравним с самолетом при расшифровке загадок земной поверхности. В случае надобности скорость падает до нуля, а высота — до минимума; почти вертикальный подъем и спуск необыкновенно расширяют поле зрения и позволяют приблизиться к конкретной детали, не теряя из виду окружения; наконец, круговой обзор сквозь стенки из прозрачного плексигласа делает эту машину поистине уникальным орудием наблюдения.
Мы летели по точно установленному маршруту, составленному с таким расчетом, чтобы собрать наиболее полный урожай данных по Афару. Погода была роскошная — привычная для здешних мест, за исключением двух месяцев дождливого сезона: шелковистое голубое небо, гуляющий по нагорью ветер, прозрачный воздух. С высоты в несколько сот метров мир, еще не раздавленный подъемом, выглядел безбрежным. И эту безбрежность подчеркивала кристальная прозрачность атмосферы, так что даже далекие контуры выглядели четкими, неразмытыми.
Начальные шаги