Запах смерти

– Есть те, кто говорит, будто таких вещей, как чувство локтя, больше нет. Мол, связи, что объединяли наше общество, порваны. Всем на все наплевать. – Он снова сделал паузу для большего эффекта. – Так вот, я вижу, стоя здесь сейчас, что это не так. Я вижу людей, которым не все равно. Людей, кто беспокоится за свои семьи и за соседей, людей, желающих своим детям лучшей жизни. Людей, возмущающихся, что их не слышат!

Его окрепший голос отозвался эхом от стен церковного зала, который разразился дружными аплодисментами.

Но я заметил, как он чуть отодвинул микрофон от рта, чтобы тот не фонил. Уэлан говорил правду: Одуйя великолепно знал, что делает.

Следующие десять минут он говорил – ярко, но со сдержанной страстью. Что-то из истории больницы я уже знал; впрочем, местные – наверняка тоже. Это ничего не меняло. Одуйя завладел всеобщим вниманием, и я сомневался в том, что в зале найдется хоть один человек, не следивший за ним. Он вышел из-за стола и, медленно обойдя незанятый стул, остановился на самом краю сцены. Зал затих. Одуйя молчал, нагнетая напряжение.

– Я не говорю ничего такого, чего бы вы от меня не слышали прежде. Закрытие нашей больницы – кража, а это именно кража наших прав, нашей земли ради наживы. Во всем этом нет ничего нового. Все это мы уже проходили. Но сейчас речь идет уже не о нашей земле, не о наших домах или о чьей-то алчности. Речь идет о жизнях. Погибли люди. И что мы слышим от полиции? Ничего.

– Ну вот, – пробормотал Уэлан, выпрямляясь.

Одуйя вытянул руку в направлении пустого стула в торце стола.

– У полиции имелась возможность говорить напрямую с людьми этого района, но вместо этого они предпочли молчать. Где они? Почему их здесь нет?

– Вот трепло, – прошипел Уэлан. – Ни одна собака нас сюда не приглашала.

Однако присутствующие приняли слова Одуйи за чистую монету. По залу прокатился возмущенный гул. Одуйя стоял у пустого стула. Теперь я понимал, что это хорошо продуманный трюк.

– Все, что нам известно, – это что погибло трое людей и тела их были оставлены гнить там, в бывшей больнице. Мы не знаем, кто они, нам ничего о них не сообщили. Но в одном нет сомнения: они не заслужили того, чтобы умереть, как крысы, в таком же небрежении, как сама больница Сент-Джуд. И никто не заслуживает подобного!

Зал взорвался аплодисментами, одобрительным свистом и криками. Теперь Одуйя ходил по сцене из стороны в сторону, и голос его становился все громче.

– Как могло случиться такое? Наши жизни – наши жизни, ваши и ваших детей – неужели они стоят так дешево? Не заблуждайтесь, жизни наших детей тоже под угрозой! Из надежного источника мне стало известно, что одна из несчастных, умерших здесь, была беременна…

– Ох, черт, – выдохнул Уэлан у меня над ухом.

– Полицейские не хотят, чтобы вы знали об этом, поскольку это бросает тень на них самих. И это действительно так! – Одуйя больше не сдерживал ярости. – То, что произошло в больнице Сент-Джуд, не просто трагедия. Это симптом. Симптом болезни, поразившей наше общество. И что, мы будем сидеть сложа руки, пока она распространяется повсюду?

Люди вскочили, громко аплодируя и выкрикивая гневные слова. Уэлан уже протискивался к выходу. И в центре всего этого безумия, в мертвой зоне урагана стоял Одуйя. Он молчал, запрокинув голову, – он наслаждался этим.

Я досидел до конца собрания, но никто из выступавших после Одуйи не мог сравниться с ним. Максимум, что они сумели, – вторить ему, безуспешно пытаясь вызвать похожую реакцию зала. Сам он все это время сидел на своем месте за столом, вежливо их слушая. Однако народ начал расходиться еще до окончания последнего выступления. Когда все завершилось, я тоже направился к выходу. Уэлана и след простыл; впрочем, он наверняка спешил доложить Уорд о том, что случилось. Взорванная Одуйей бомба вызовет в полиции серьезное обсуждение. Он подложил им свинью, обнародовав конфиденциальную информацию, не известную никому, кроме узкого круга занятых расследованием. И это означало только одно: утечку. Теперь Уорд предстоял форменный кошмар со стороны прессы, у которой к ней найдется куча неприятных вопросов.

Сильного дождя за то время, что я провел в церкви, так и не было, хотя легкая морось в воздухе висела. Люди продолжали выходить, но, похоже, я был одним из последних. Запахнув куртку, я зашагал к месту, где оставил машину, и тут меня окликнули:

– Доктор Хантер!

Я оглянулся. Меня догонял не кто иной, как Адам Одуйя. Он широко улыбался.

– Я так и понял вчера, что это были вы. Как вы?

Вероятно, на лице моем отобразилось удивление, потому что улыбка его сделалась сочувственной.

– Мы с вами встречались, но довольно давно. Восемь или девять лет назад. Помните дело Гейл Фэрли? Я был в команде защиты Кевина Баркли.