Запах снега

— Точно, олицетворение народное, — отец усмехнулся. — Значит, имеем право на отпуск? Тогда собирайся, Лёха. Походная форма одежды. Налегке двинем. Собирайся, только у окон не слишком мелькай.

* * *

Сумерки навалились быстрые, южные. За окном шелестел листьями виноград, с моря долетал соленый ветер. Лёшка подравнял стопку учебников на этажерке, сел на подоконник, на миг зажмурился. Прощай, комната. Сколько их еще будет? Служебных, съемных, городских и гарнизонных?

Мама за стеной уже не плакала. Злые всхлипывания прекратились, возилась, вещи в третий раз перебирала. Лёшка решил сумку не набивать. Только нож перочинный, компас, да новый электрический фонарик. Ну, штаны новые, да ботинки, хоть и жаркие, но добротные. Батя предупредил, чтобы о теплом шмотье не забыли.

Сколько там еще задержимся? До зимы? Вдруг дольше? Отстанешь в школе, потом придется нагонять. Могут и на второй год оставить.

— Лёшик…

Готовы. Чемоданчик, рюкзак, да еще узел с теплой одеждой. Лёшка с облегчением увидел отца в военной форме, — боялся, переоденется батя, а в гражданке он какой-то… неправильный. А так — полевая форма, привычно надраенные сапоги, два ромба на черных петлицах. Только фуражка старая, любимая, вылинявшая, чуть сломанная. Ну, не на парад, это уж точно.

— Что там у тебя, брат, в резерве?

Лёшка предъявил сумку. Фонарь отец забраковал, — с батареями проблемы будут. Лучше взять учебник математики, — первая из наук, в бою без нее никуда. Да и нагонять по ней труднее.

Лёшка поставил фонарик на полку, рядом с оловянным буденовцем, высоко вскинувшим шашку. Глянул на второго конника, — с сигнальным горном. Несите караул, товарищи. Все разъяснится.

Родители сидели в темноте.

— Учебник взял. Еще две тетради и карандаши.

— Толково, — рассеянно одобрил отец.

— Лёшик, присядь на дорожку, — прошептала мама.

Все шелестел, шелестел за окном виноград. По улице кто-то прошел, заливисто рассмеялась девушка. К клубу на Даче Ковалевского народ потянулся…

— Ну, пора, товарищи отпускники, — отец тяжело встал, подхватил с кровати длинный сверток.

— Бать? — с тревогой прошептал Лёшка, угадав под брезентом приклад карабина и ножны шашки.

— Не дури, — с досадой сказал отец. — Это для тамошней жизни. Места глухие. Охота, опять же. Да и мало ли что. А по своим я сроду не стрелял. Матери с узлом помоги.

Лёшка с облегчением подхватил узел. Сейчас разглядел, что на поясе отца старая кобура с наганом, вместо именного миниатюрного браунинга. Это ничего. Все обязательно разъяснится.

Вышли садом, к обрыву. Лёшка тропку давно разведал, оказалось, и отец ее знает. Сползли не без труда. Луна светила в срез, под ногами ничего не разберешь. Мама едва слышно ругалась. Наконец, под ногами оказались прибрежные камни. Двигались в тени, отец вел неспешно, уверенно. Только вот куда? Неужто лодка ждет? Может, с морскими пограничниками условились? А дальше куда? В Турцию Лёшка абсолютно не хотел. А что там кроме Турции и той же дурацкой Румынии имеется?

В раздумьях Лёшка зазевался, плюхнул ногу в воду. Отец обернулся, шикнул:

— Не зевай. Сейчас придем.

— Ноги промочил? — с тревогой прошептала мама.

— Сухие, — соврал Лёшка. — Мам, давай узел понесу. Мы идем-то куда?

Мама дернула плечом:

— Себя донеси, купальщик. И помалкивай.

Остановились у ступенек недостроенного санатория. Белый камень светился в темноте, Лёшка задрал голову, всмотрелся в неразличимый обрыв. Высотища, только звезды мерцают.

— Вон там присядьте, — приказал отец. — Запаздывает наш проводник. Я осмотрюсь пока.

Лёшка сидел рядом с мамой. В тени камня было как-то сыро, неуютно. Пахло водорослями и дохлыми бычками. Мама напряженно прислушивалась.

— Мам, ты не волнуйся. Скоро все образуется. Я уверен. Батю в Москве хорошо знают. Разберутся.

— Очень хорошо, если образуется. Только я, Лёшик, о другом сейчас волнуюсь. О ближайшем. Я, знаешь ли, женщина трусливая.

— Это ты-то трусливая? Ты мне просто скажи, чего мы ждем и я…

— Успокоишь? Верю. Только пусть тебе отец объяснит. Когда мы уже на месте будем. Я в науке не очень-то.

Лёшка открыл рот, чтобы уточнить, о какой науке идет речь, но тут из-за камней беззвучно возник батя с угловатым мешком на спине. Следом слышалось пыхтение и стук камней под подошвами.

Отец осторожно прислонил мешок к камню:

— Знакомьтесь, кто не знаком. Ефим Лукич Шмалько, ученый и изобретатель. Давний мой знакомец. Еще с 20-го года.

— Ефим, ты на нас не наступи, — попросила мама.

— Виноват, — крупный дядька, отдуваясь, поставил на песок громоздкий чемодан. — Доброй ночи, Верочка. А это, надо понимать, Алексей Егорович собственной персоной?

Лёшка неуверенно пожал широкую потную ладонь изобретателя.

— Я вас, Алексей, в последний раз видел двухлетним, — сообщил толстый ученый. — Вы тогда изволили в Николаеве проездом побывать.

— Ефим, ты делом займись, — сказал отец. — Успеешь наговориться.

Мужчины возились с железками. Ефим Лукич бормотал про какой-то контур, в песок с трудом вонзали металлические стержни, натягивали провода.

Лёшка пытался рассмотреть лицо мамы:

— Ты что? Это же прибор такой. Электрический.