Запах страха. Коллекция ужаса

— Я был Дэвидом По, твоим отцом, — промолвило отвратительное существо. — Когда я в Филадельфии узнал о том, что моя жена умерла в нищете в ричмондской таверне, я, облачившись в траур, приехал в Ричмондский театр, место ее триумфов. С трудом я сдерживал ярость, стоя за его кулисами и слыша, как ее дублер произносит ее слова. Как смела эта актриса жить и дышать, когда этого не могла твоя мать? Как смели зрители аплодировать?

— Негодяй! — воскликнул я. — Вы говорите о матери так, будто она была дорога вам, но она не умерла бы без гроша в кармане, если бы вы ее не бросили.

— Это так, — промолвили останки моего отца. — Я не имел права жить и стал искать смерти. Я страстно желал последовать за своей женой прочь из мира живых и вознамерился присоединиться к ней на сцене в ином царстве. Поджигая театр спустя восемнадцать дней после бесславной смерти моей жены, я собирался принести себя в жертву, бросившись в огонь… И забрав с собой столько невинных, сколько получится.

— Последнее вам особенно хорошо удалось.

— Верно. Театр вспыхнул, как спичка, и через две минуты был уже полностью охвачен пламенем. Партер быстро опустел — денежные мешки ушли сразу. Балконам не так повезло. — Недочеловек в ящике оживленно жестикулировал. Я заметил, что вместо одной руки у него была культя, замотанная грубой тканью.

— Я сам был изувечен в том пожаре, — простонал лоскутный недочеловек. — Большую часть конечностей мне ампутировали в ричмондской больнице для бедных, где я благоразумно назвался чужим именем. Я знал, что своей семье в Балтиморе я был не нужен, поэтому послал им фальшивое письмо о своей смерти. Жил я подаянием. — Недочеловек покашлял. — Подавать стали больше после августа 1812 года, когда я начал говорить, что был ранен во время осады Детройта в войне Мэдисона с англичанами. — Он снова закашлял. В мерцании церковных свечей я рассмотрел, что из обезображенного рта Шахматиста течет кровь.

— Как в это оказался вовлечен герр Мельцель? — спросил я.

— Мельцель спас меня, — ответил калека, назвавшийся моим отцом. — Ему был нужен хороший шахматист, который поместился бы в маленький ящик. — Недочеловек горько рассмеялся и помахал своей культей. — На этот раз мои обрубки дали мне преимущество перед полноценными людьми. Если бы твоя мать…

Автомат замолчал.

— Что моя мать? — спросил я.

Внутри ящика раздалось тихое шуршание.

— Вы говорили о моей матери, — настойчиво повторил я.

С той секунды я впал в странное неистовство. К моим рукам и ногам как будто приделали нити, и я превратился в марионетку, управляемую невидимым кукловодом. Мне противостоял человек, который выдавал себя за Автомат. Воистину, теперь я сам стал автоматом в человеческом обличье… Ибо душа моя уже не властвовала над телом, и я понял, что шевелюсь и двигаюсь, как механизм. Мои действия теперь совершались не по моей воле, а словно были вызваны вращением невидимых колесиков и шестеренок. Как марионетка на послушно сгибающихся ножках, я прыгнул к алтарю.

Как шахматной фигурой, не наделенной собственной душой, управляет гроссмейстер, которому нет дела до судьбы пешки, так и мною руководил не мой разум.