Когда Мичер открыл глаза, в поезде не было никого, хотя он мог поклясться, что его разбудил толчок, с которым состав начал тормозить. Он встал. Желудок уже начал сжиматься от тревоги. Вагон был старый, замызганный, к тому же в нем стоял несвежий запах, как будто за долгие годы каждое потертое сиденье впитало в себя слишком много пота. Серые обивка и ковер были испещрены зеленоватыми пятнами, которые дрожали, как помехи в телевизоре, где-то на периферии его зрения.
Кирпичная стена станции за окном выглядела так, будто почернела от копоти, если не считать бледного вытянутого прямоугольника на том месте, где когда-то висела табличка с названием станции, вероятно, сорванная вандалами. Насколько мог видеть Мичер, обезлюдел не только поезд, но и платформы. Причем настолько, что он с трудом подавил желание высунуться в окно и крикнуть, почему-то испугавшись того, как неуместно или, хуже того, одиноко прозвучит его голос в окутывавшей станцию тишине.
Выйдя в проход, он автоматически потянулся к полке для багажа, но увидел, что она пуста. Брал ли он с собой сумку или хотя бы куртку, отправляясь в поездку? Для него необычно путешествовать налегке. Но от усталости в голове был такой туман, что он, как ни старался, не мог вспомнить. Мичер снова сел, устрашившись одиночества и вывихов собственной памяти. В голове забрезжила мысль, что, если сейчас увидеть, пусть даже мельком, проводника или другого пассажира, или хотя бы услышать какое-нибудь объявление, произнесенное, как всегда, нечленораздельным голосом, этого вполне хватило бы, чтобы к нему вернулось расположение духа и все снова обрело смысл.
Однако через десять минут, вдруг осознав, что, затаив дыхание, ждет любого намека на существование жизни, кроме своей собственной, он решил, что не может больше бездействовать. Мичер встал с решительностью, необходимой для того, чтобы успокоить самого себя, и, пошатываясь, двинулся по проходу, выбрасывая руки вперед, как лыжник, и хватаясь за спинки сидений, чтобы сохранить равновесие.
Выйдя на платформу, он остановился лишь ненадолго, чтобы лишний раз не отметить отсутствие жизни. Указатель «ВЫХОД» заставил его воспрянуть духом, потому что это была, хоть и безликая, но все же форма общения, обещавшая продолжение. Он прошел через арку под указателем и оказался в пустой билетной кассе с рядами красных металлических сидений и окошком. Табличку над ним тоже сняли, да так аккуратно, что Мичеру подумалось: может быть, станция осталась без работников, потому что должна вот-вот закрыться?