Запах цветущего кедра

Можно было не гадать, кто изловчился, поймал и поставил на жердь двух здоровых, тренированных мужиков. Это не наглый, но худосочный Скуратенко — вооружённые и подготовленные офицеры. Сомнений не было: молчуны — и никто больше! Возможно, устраняли ненужных свидетелей своего пребывания на острове или мстили, например, за преследование, за прежние обиды, за погубленных женщин, наконец.

Значит, огнепальные где-то здесь, близко, всё отслеживают. А что если амазонки не погибли? Что если погорельцы спасли их?! Сняли с деревьев и увезли?..

Надежда была ещё утлой, призрачной: похитить одновременно сорок человек даже для молчунов невозможно. Это же надо по крайней мере сорок обласков, чтобы за один раз всех и вывезти. Такой флотилии на Карагаче никогда не бывало, да и на что им сразу столько невест? По всей реке погорельцев и два десятка едва ли наберётся, считая старых и малых. В самые лучшие времена, говорят, было всего-то несколько семей...

Впрочем, кто их когда считал?

А что если в тишине и покое, которые наконец-то наступили после закрытия прииска, молчуны размножились, их семьи разрослись, появились новые скиты? Невест же нынче в этих краях днём с огнём не сыщешь, женского лагеря нет, посёлки закрылись, население сбежалось в Усть-Карагаче, разъехалось по городам. Тут же, в общине, целый рассадник! И не только здесь: в ореховый сезон их развозят по всем кедровникам Карагача, откуда уворовать невесту ещё проще.

Но почему раньше не воровали? Матёрая бы сказала, если бы хоть одну похитили. Сама этого хотела — никто не прельстился.

Всю обратную дорогу от лагеря Стас шёл, испытывая сомнения и одновременно приподнятое состояние духа. В одном теперь он точно был убеждён: засланных на остров офицеров-разведчиков распяли огнепальные, и они же сожгли лагерь! В любом случае исчезновение женщин и пожар как-то связаны. Ведь могли бы и раньше спалить, но не делали этого, а подожгли, когда точно знали, что лагерь пуст и прилетел вертолёт с ОМОНом. Не исключено, что подпалили из тех соображений, чтобы спасённым амазонкам некуда было вернуться, чтобы сидели похищенные пленницы и не трепыхались: огонь и дымный столб почти сутки стоял над кедровником, километров за двадцать было видно, особенно с затопленной поймы.

Ну не могла Матёрая поджечь так быстро! Конечно, была суета, но не такая, чтобы утратить ощущение времени. Огонь и последующий хлопок взрыва прогремели буквально через минуту, как она вбежала в ворота, причём сразу с высоким пламенем. А надо было со скованными руками преодолеть всю территорию лагеря, войти в сарай с горючим, примыкающий к тыльному забору, найти ветошь, разлить по земле бензин, подпалить и самой не угодить под взрыв топлива.

И вообще, чем поджигать, если не курит, спичек и зажигалок с собой не носит? Да и было бы что — при задержании отняли. И поймали её возле лосиной фермы, когда выпускала маток. Другое дело, что она каким-то нюхом почуяла скорый пожар, возможно, дым первой заметила и понеслась спасать лосих, которые сгорели бы, не открой она запертые стойла.

Эти двое наверняка отслеживали, кто поджёг, надо было попытать их, распятых. Вернуться, что ли? И допросить с пристрастием?

Он бы вернулся, но неподалёку от схрона внезапно услышал приглушённый, хриплый рык кавказца и короткий женский вскрик. Где-то чуть правее от люка! На улице светало, в кедровнике было ещё сумеречно, и Стас сразу не разглядел, что происходит — услышал, что пёс кого-то рвёт за крайними кедрами. Рассохин понёсся на звук и сначала увидел белое привидение, словно висящее в воздухе, и только потом две тёмные фигуры. Один держал амазонку на руках, словно дитя в пелёнках, а второй пытался оторвать кавказца, вцепившегося ему в ногу.

— Мордой в землю! — по-омоновски закричал Стас и, передёрнув затвор, выстрелил над их головами.

Они разом присели, пёс напугался выстрела больше людей, с визгом отскочил. Тот, что был с ношей, бережно опустил её на землю, и оба вмиг исчезли. Рассохин бросился к белому свёртку, и в первый миг показалось, что амазонка спит! Он встряхнул её, похлопал по щекам.

— Что с тобой?

Анжела вздрогнула и порывисто села, под спавшим с плеч одеялом ничего не было.

— Это ты?.. Меня схватили и чуть не унесли!

Стас поставил её на ноги, поднял и накинул одеяло.

— Зачем вышла из землянки? И в таком виде?

— Мне стало жарко, — произнесла она с каким-то пьяным расслаблением. — Кто-то позвал по имени... Какой-то голос. И ещё запах пригрезился.

— Какой запах?

— Приятный, обволакивающий... — и, встрепенувшись, затряслась. — Меня же хотели украсть! А ты!.. Ты где был?

— Скажи спасибо — вовремя вернулся!

Вероятно, пёс был стреляный, но вязкий, вынюхал след и умчался в кедрач. Амазонку покачивало, на лице застыла неестественная, полублаженная улыбка, и это её состояние Рассохин принял сначала за нервный срыв, за шок от пережитой попытки похищения.

— Кто это был, рассмотрела? — спросил он.

— Военные, в форме... Как будто офицеры!

— У них что, погоны? Звёзды?

— Запомнила бороду. Такая мягкая пушистая борода... И руки!

— Офицеры с бородами?