Запах вереска [СИ]

Не может от одного вида на холодную статую замирать в груди сердце.

Но ведь замирает же. И пробуждается тяжелым толчком, и колотится как бешеное. И дрожат руки, и слетает с губ плачущий стон:

— Почему ты не живой?

Но в один прекрасный день сердце успокаивается. Почти. И я верю, хочу поверить, что сумрачный бог живет и меня слышит. И я прихожу в ритуальную залу каждый день, сажусь у подножия статуи и рассказываю. И что прочитала, и что увидела. И какая у Айрона теплая улыбка. Как он учится ходить и смешно падает.

И что Лейла в последнее время стала другой, еще более красивой. И что, наверное, я все же никогда не сравнюсь с первой женой Рори. И что не хочу сравниться… не хочу принадлежать Рори.

Почему я не могу быть только твоей? Жрицей, рабыней, кем угодно, но твоей? Почему должна принадлежать другому?

Мой сумрачный бог теперь ближе всех. Ближе матери, отца, братьев. Ближе даже Лейлы и Айрона. И точно ближе Рори. И, осмелев, я сажусь у его ног, обнимаю его колени и утопаю в его взгляде.

И кажется мне, что мое божество улыбается. Что сейчас мой сумрачный господин поднимет руку, коснется легонько моих волос и скажет, что я прекрасна.

Скажет ведь?

Иногда я засыпаю, уронив голову на его колени. И тогда не я говорю — он говорит. А я, затаив дыхание, слушаю его низкий глубокий голос. Он рассказывает о других мирах. О красоте лунного света. О глупых людях, которые многого не понимают. Обо мне, его девочке. Он так и называет меня «сребровласая девочка».

И в конце сна мое божество улыбается мне, только мне. И пальцы его касаются моего подбородка, заставляя поднять голову. И серебристые глаза его становятся вдруг серьезными, туманными, а бледные губы чуть розовеют, раскрываясь.

— Мое невинное дитя, — шепчет он каждый раз, и я просыпаюсь.

Я не дитя. Мне уже восемнадцать. Но что такое восемнадцать для бессмертного?

И мне все равно, что каждое полнолуние алтарь сумрачного бога поят кровью. Иногда — моей. И тогда я даже счастлива. И, просыпаясь позднее донельзя ослабевшая, долго обнимаю подушку и мечтательно смотрю в окно. Сегодня я отдала тебе частичку себя. Как жаль, что не могу отдать большего…

Женщина не умеет любить. Только думает, что умеет. И «любит» лишь того, кому принадлежит.

Война закончилась, но почему мне страшно?

Рори входит в замок с первым снегом, на рассвете. Врывается с запахом свежести, подхватывает на руки оробевшего сына, смотрит на меня с легкой смесью любопытства и восхищения. Целует в щеку, пропускает прядь моих волос между пальцев и шепчет на ухо:

— Готовься к ритуалу. Больше полнолуния я ждать не буду.

Дэвид, что стоит за Рори, понимающе улыбается.

Мне холодно. И в один миг счастливый мирок разлетается на осколки. Не могу обмануться, знаю, что это за «ритуал», видела такое уже не раз и не два. И с ума схожу от страха… но улыбаюсь мужу, понимая, что отказать не имею права.

А потом несусь по коридорам замка, обгоняя служанок, врываюсь в ритуальную залу, жмусь к ногам божества и шепчу, растекаюсь у его стоп густым туманом:

— Не хочу, не хочу!

Рори мой муж. Мой хозяин.

— Почему! Почему в твоем мире мужчины все решают! Почему я не могу ничего изменить? Почему?!

Рори чужой, далекий. А мой сумрачный бог так близко. И складки его мраморного одеяния теплые, мягкие, почти живые. И взгляд его вновь туманится, или мне это кажется, и уже сама, без разрешения, понимая, что кощунствую, что поплачусь за свою дерзость, я сажусь моему сумрачному богу на колени, обнимаю его за шею, прижимаюсь губами к его губам.

Мой первый поцелуй. Принадлежит. Ему.

Только один раз. Только один… пожалуйста…

И мир разрывается вокруг красками, а сердце колотится так, что сейчас выскочит. И кажется, что под пальцами уже не мрамор, а шелк серебристых волос, и что губы его мне отвечают, нежно, ласково… Пьянит запах вереска, и сердце взлетает высоко-высоко и разбивается о шум за дверью.

Услышав голоса, пылая, будто меня в кипяток окунули, я соскальзываю с колен моего божества и бросаюсь в боковую дверь. Пока меня не заметили. Что же я натворила?

Может, и хорошо, что моя первая ночь тоже будет частично принадлежать ему?

Может, не все так плохо? Ночью луна не дает мне спать. Сама не зная зачем, я осторожно проскальзываю в щель между портьерами и заглядываю в комнату Лейлы.

Там слишком тихо. Рори сидит на кровати и удерживает Лейлу на коленях, чертит кончиками пальцев линии на ее спине. Лунный свет мягким переливом серебрит волосы Лейлы, сеткой теней покрывает скомканное покрывало. Она двигается медленно, едва заметно, заглядывает Рори в глаза, будто боится, что он исчезнет, губами подбирает капельки пота с его подбородка и выглядит до слез счастливой…

Смогу ли я быть так счастлива?

Рори пронзает меня взглядом, улыбается обещающе, и ноги перестают меня держать. А муж шепчет Лейле:

— Подними бедра выше, — и начинает двигаться сам, все так же не спуская с меня острого внимательного взгляда.