Запах жизни

Теперь Джавадов шел впереди с корреспондентом, и они вместе восторгались этими причудливыми башнями нефтеочистительного, и корреспондент глядел на Джавадова влюбленными глазами и время от времени проворно записывал в блокнот джавадовские афоризмы. А Энвер шел и думал о том, что удивительного находит Джавадов в этих башнях, каждый узел которых он видел в чертежах десятки раз, и что удивляется ими тот самый Джавадов, который повидал в жизни десятки более сложных инженерных сооружений. И опять Энвер не мог решить, действительно ли Джавадов так восхищается этими башнями, или это говорит в нем желание произвести впечатление на нового человека. Глядя на Джавадова, можно было подумать, что он с корреспондентом этим знаком сто лет и точно знает, какие шутки могут тому понравиться. С годами и с положением в нем не появилось и намека на вельможность, и вместе с тем никто лучше Джавадова не мог поставить на место человека, если в этом возникала необходимость. И он был всегда таким и в институте, и когда был безвестным младшим прорабом на строительстве кирпичного завода, где главным инженером был Энвер. С тех пор они остались хорошими товарищами, дружили семьями и приблизительно в месяц раз приглашали друг друга в гости.

После осмотра нефтеочистительного домой они поехали вместе в машине Джавадова, по дороге оставив корреспондента; тот сошел у своего дома, счастливый донельзя.

— Хороший мальчик, — сказал Джавадов, — и способный.

— Ты читал что-нибудь из того, что он написал? — спросил удивленный Энвер.

— Нет. А ты разве не чувствуешь, когда перед тобой способный человек?

Они поговорили о делах, и Энвер ждал, что Джавадов пригласит его на свадьбу дочери, но Джавадов о свадьбе ничего не сказал. Он только напомнил Энверу, что завтра в пять у него соберется совещание, на котором предварительно обсудят дела министерства на следующий год. Энверу было приятно, что Джавадов пригласил его на совещание, на котором, кроме министра, будут присутствовать всего несколько человек, но, когда он, выходя из машины, вспомнил, что Джавадов не пригласил его на свадьбу, ему все же стало неприятно. Поднимаясь в лифте, он посмотрел на часы и озабоченно покачал головой — домой раньше восьми попасть не удавалось, и это повторялось почти каждый день.

Сачы-хала была у них. Она глянула на него своими не по-старушечьи блестящими глазами, и Энверу почему-то вдруг стало приятно от того, что она у него дома.

— Добро пожаловать, — церемонно сказала Сачы-хала. — Накрывайте на стол, хозяин дома будет ужинать.

Сын кончил обедать раньше всех. Он нетерпеливо поглядывал на отца, который, ел, как всегда, неторопливо, одновременно слушая непрерывно разговаривающую Сачы-халу:

— Так вот, утром я тебе забыла сказать, почему я перестала ездить на эти петушиные бои. Я тогда Шахлар-беку сказала: «И не проси, и не уговаривай, ни за что не поеду». А почему? Приезжаем однажды на петушиный бой — люди собрались честь честью, выпустили петухов. Не петухи, а драконы. Гребешки красные, глаза еще краснее, шпоры как сабли. Бросились друг на друга, и началось. Только недолго, один петух прижал другого к земле, и начал его бить и клювом и шпорами, и кровь льется, и перья летят. Ну, значит, петухов тут растащили, тот, который проиграл, петух уже никуда не годен, это мне тогда Шахлар-бек объяснил, если петух хоть раз в жизни проиграл бой, то от него пользы только что суп, драться он больше никогда не будет. Жалко, конечно, но ничего не поделаешь... Тут мы решили совсем было уезжать... и вдруг — бац! Выстрел прямо под ухом — хозяин этого петуха, видный такой мужчина с усами, взял и выстрелил себе из пистолета в голову, только мозг брызнул. Ужас, до сих пор в глазах все стоит. Я спрашиваю, неужели из-за петуха это он себя убил, а мне Шахлар-бек потом объяснил, что он уже все точно разузнал, что этот самоубийца после этого боя проиграл и дом, и все деньги свои...

— Ну вот, — сказала жена Энвера, — я бы после такого ужаса ни за что не согласилась на такое посмотреть, а ты утром просила, чтобы Энвер взял тебя.

— Эх, дочка, дочка, — вздохнула Сачы-хала, — я согласна любую муку вынести, что хочешь повидать, лишь бы на мгновение прошлое воскресить, и чтобы покойный Шахлар-бек мой рядом сидел, и чтобы петухи дрались, и люди стрелялись — но это разве вернешь. Мы же потом начинаем все ценить... Вот говорят: молодость, молодость — цените... Каждый день ценила, каждый день радовалась, что молодая, а прошло... Сейчас начнешь всю жизнь вспоминать, все-таки ни много ни мало семьдесят шесть мне, а всю ее за три часа вспомнить можно... Так жила я или нет?

— Э, — засмеялся Энвер. — Что-то Сачы-хала сегодня не в настроении...

— Нет, мой родной, нет, мой хороший, просто с возрастом начинаешь задумываться... А так счастлива я... Извини меня, но и полюбила я вовремя, и муж меня любил, на руках носил, и дети хорошие, почтительные... Это я так, старики ведь, люди говорят, из ума выживают, видно, и мне уже пора...

Энвер прошел в свой кабинет и лег на тахту, пришел сын и сел рядом.

— Ты мне что обещал?